многим другим народам, бирманцы золотят наиболее почитаемые у них культурные ценности. Таковыми здесь считаются прежде всего предметы и объекты буддийского культа, в том числе пагоды, где этот культ чаще всего отправляется. В отличие, например, от японских и китайских бирманские пагоды представляют собой разновидность древнеиндийских и сингальских кирпично-каменных ступ, увенчанных драгоценными шпилями — «зонтиками», которые своей пышностью однозначно символизируют в понятной для простых верующих системе ценностей превосходство небесных «обителей счастья» перед земным «бренным бытием». Бирманские пагоды, как правило, не имеют строго фиксированных размеров, форм и внутренних помещений, но якобы обязательно хранят в своей кладке те или иные священные реликвии (мощи святых и т. п.). Строительство таких сакральных сооружений издавна считалось в Бирме одной из высших буддийских заслуг, а религиозный пыл бирманцев был столь велик, что за десять веков своей государственности они окружили себя несметным количеством больших и малых пагод, обогнав в этом отношении практически всех буддистов мира.
Но дело не только в количественной стороне вопроса. Буддизм в современной Бирме, особенно в сельской местности, — это не просто дань традиции и не просто религия, а образ жизни и мышления миллионов людей. Лозунг времен национально-освободительного движения против английских колонизаторов — «Быть бирманцем — значит быть буддистом» до сих пор не утратил своего значения. Корни бирманского языка, поэзии, прозы, танца, песни, театра, морали, права и даже государственности непосредственно ассоциируются у местного населения с буддизмом. Поэтому сегодня по существу ни одно из течений в культурной жизни страны не противопоставляет себя буддийскому наследию. И это вполне понятно в условиях, когда около 90 % бирманцев называют себя буддистами.
В обязательный конфессиональный минимум рядового верующего входит почитание «трех жемчужин» — Будды, его учения (дхаммы) и монашеской общины (сангхи); знание «трех благородных истин» — аничча (всеобщая изменчивость), дукха (всеобщее страдание), анатта (всеобщая обезличенность); усвоение буддийской космографии, основных фрагментов жизнеописания Будды, цитирование некоторых сутр (проповедей) и заклинаний, соблюдение буддийских заповедей и буддийского поста. Независимо от образованности и социального положения бирманцы охотно берутся обсуждать отдельные положения буддийской метафизики. И как бы низок ни был уровень таких дискуссий, религиозный энтузиазм их участников очевиден.
С самых ранних лет детям прививается сознание необходимости накопления буддийских морально- этических заслуг, от которых, как верят, зависит качество будущего перерождения. При этом одним из основных благодеяний считается подношение монахам, ибо последние до сих пор относятся в Бирме к наиболее почитаемой части населения. Трудно представить себе сельского или городского жителя, который отказал бы монаху в подаянии. Но если тот откажется принять пожертвование, это будет равносильно проклятию. Особенно заметна роль буддийского монашества в отдаленных деревнях, где дефицит государственных преподавательских, медицинских, юридических и других кадров дает возможность тому или иному относительно просвещенному монаху одновременно выступать в качестве учителя, врача, судьи, свидетеля и тому подобного как представителю сангхи, остающейся признанным «коллективным носителем высшей мудрости».
Точную численность сангхи определить довольно сложно из-за высокой текучести в ее рядах, обусловленной правом свободного ухода в монастырь и выхода из него. Тем не менее по итогам состоявшейся в 1980 году Всебирманской конгрегации буддистов можно заключить, что в Бирме насчитывается более 100 тысяч монахов (против 76 тысяч в 1958 году). Это означает, что, несмотря на секуляризационные меры властей, абсолютный рост численности сангхи не утратил поступательного развития, а сам монашеский орден остается обязательным атрибутом общественной жизни в Бирме.
Большинство мужчин считает своим долгом какую-то часть жизни провести в буддийском монастыре. Мальчик, не прошедший буддийской ординации, не побывавший в послушниках, считается чужаком в среде сверстников. Равным образом бирманская семья, которая не посещает пагод и монастырей, не делает подношений монахам, не участвует во всенародных праздниках и обрядах, рискует оказаться изолированной в обществе и навлечь на себя подозрение соседей, а в ряде случаев — и местных властей. Здесь уместно отметить, что, несмотря на твердость Революционного совета и ПБСП в деле отделения сангхи от государства, вопрос о преодолении влияния буддизма на широкие слои населения не ставился ими в принципе. Более того, правительство в самом начале заявило, что «буддийские монахи должны сосредоточить внимание на очищении и развитии буддизма», а также оставило за собой право вернуться к вопросу о помощи религиозным организациям, когда сочтет нужным. В известной мере это было обусловлено тем, что многие бирманские руководители не только не являются атеистами, но, наоборот, считают себя правоверными буддистами. Некоторые из них имеют своих личных «наставников» — буддийских монахов, а также на короткое время сами уходят в монастыри для «приобщения к учению Будды». В тех же кругах распространено увлечение буддийской астрологией и участие в религиозно-благотворительной деятельности. В среде чиновников правительственного и партийного аппарата также считается хорошим тоном быть буддистом. В противном случае со стороны руководства могут возникнуть подозрения относительно национальной принадлежности сотрудника, а затем и его благонадежности.
Не случайно, наконец, и в философской декларации ПБСП при более тщательном анализе обнаруживается ряд отступлений в сторону религиозно-идеалистического мировоззрения.
Таким образом, влияние буддизма пронизывает все бирманское общество снизу доверху. При этом если его высший, так сказать идеологический, уровень, представленный древними трактатами и единичными носителями из числа монахов и мирян, строго выдержан в духе классической, ортодоксальной южноиндийской школы хинаяна (тхеравада), то низший, так называемый народный, или «массовый», уровень тесно связан с местной анимистической традицией — верой в духов, которых в Бирме называют натами.
В развитие того, что говорится о культе натов у С. Рамешовой, следует отметить, что в жизни многих бирманцев нет ни одного сколько-нибудь значительного события, которое не сопровождалось бы почитанием (а по существу принесением жертвы) натов, будь это рождение ребенка, свадьба, похороны, посевные и уборочные работы и даже посвящение в монахи. Существуют также натпвэ — общенародные ритуалы поклонения натам в определенные дни. Практически в каждом деревенском доме имеется специальное место — натсин (дословно: «полочка ната»), символизирующее присутствие духа или духов. Натсином может быть полый кокосовый орех, но чаще подобие маленького домика из картона, камыша, бамбука и т. п. Натспны встречаются в деревне, в городе, в лесу, в поле, у пагод: обитание духов предполагается повсеместно. В натсинах зажигают свечи, курят благовония; духам подносят воду, рис, бананы, а взамен просят у них здоровья, благополучия, хорошего урожая, успехов во всех начинаниях, защиты от врагов, ненастья и т. п.
Возникает закономерный вопрос: если все насущные пожелания обращены к натам, чего же тогда ожидают бирманцы от Будды? Оказывается, тех же вполне земных благ, и в этом для неискушенного исследователя заключается основной «парадокс» религиозной ситуации в Бирме.
Дело в том, что, знакомые лишь с теоретической, философской стороной буддизма, некоторые «кабинетные» зарубежные ученые довольно долго не могли смириться с тем фактом, что в действительности эта религия тесно смыкается с языческими верованиями, в том числе с культом натов. В результате родились две полярные и одинаково несостоятельные концепции. Первая — о сверхтерпимости буддизма к другим вероучениям, вторая (граничащая с расизмом) — о нелогичности бирманской натуры, которая якобы может совмещать несовместимые воззрения.
Последующие исследования показали, что па уровне культовой практики буддизм не просто сосуществует с анимизмом, а составляет с ним единое целое. Тогда появились версии, согласно которым буддизм в Бирме не является «нормативным» (чистым), так как он искажен напластованиями местных анимистических и других архаических добуддийских верований, то бирманцы в этой связи — буддисты только на словах. Еще одна концепция состоит в том, что буддизм составляет лишь часть особой, собственно бирманской религиозной системы или же — по другой версии — существует на бирманской почве в различных формах, отличных от «истинного» классического образца. Даже некоторые бирманские ученые стали признавать в местном буддизме наличие народных анимистических элементов.
Нетрудно заметить, что во всех этих случаях речь идет о чистоте буддизма в Бирме. Тем самым, хотели того отдельные зарубежные ученые или нет, они оказались по существу на религиозно-
