апологетических позициях, так как вопрос о «чистоте» религии относится в первую очередь к области богословских спекуляций, а не научного анализа. Другими словами, «частный случай» бирманского буддизма был принесен в жертву представлениям о буддизме как особой теофилософской системе.
Между тем новейшие исследования доказали, что религиозная ситуация в Бирме — отнюдь не частный случай метаморфоз буддийского учения. Аналогичная судьба постигла его во всех без исключения странах, где он пустил корни. В методологическом плане ошибочность всех вышеназванных концепций состоит в том, что абстрактный буддизм в них радикально противопоставляется абстрактному язычеству, то есть обе конфессиональные системы рассматриваются как взаимоисключающие, хотя уже давно доказано, что анимизм является составной частью всех религий мира. Но в том-то и проблема, что ученые долго отказывались признавать буддизм в качестве «обычной религии». Обширный и детально разработанный философско-схоластический субстрат, отличающий буддизм от других мировых религий, дал им основание сравнивать буддийское вероучение с позитивизмом, «диалектическим прагматизмом» и даже с атеизмом. И вот почему.
Канонический буддизм толка хинаяна (буквально «малая колесница») проповедует идеал индивидуального спасения, то есть достижения нирваны путем разрыва с мирской жизнью и ухода в монастырь, где, на практике претворяя в жизнь учение Будды, верующий достигает определенного самосовершенствования и просветления. Другими словами, человек ищет и находит спасение только внутри себя, не рассчитывая на содействие каких-то внешних сил. В этом смысле буддийская философия отвергает христианскую концепцию всемогущего бога — спасителя и творца, от которого зависят судьбы людей, и представляет Будду «простым смертным», никем не управляющим, а лишь открывшим путь к преодолению страдания. Аналогичным образом не признается понятие «спасение вечной души», так как в постоянно меняющемся мире (аничча) не может быть ничего вечного. Отсюда следует и отрицание веры в духов, якобы способных решать человеческие проблемы, и неприятие магии, предназначенной умело влиять на этих духов.
Указанные особенности буддийской философии издавна используются ее защитниками и проповедниками для доказательства того, что в отличие от других мировых религий (христианства и ислама) буддизм является чуть ли не атеистическим учением без бога, его культа и молитвы, что эта религия основана на материалистическом воззрении, не допускающем сверхъестественных начал в природе, и что поэтому она вполне может претендовать на соответствие научной картине мира, а кое в чем и опережает ее.
Развивая эти тезисы, современные апологеты буддизма начали утверждать, что учение Будды базируется на открытом им законе причинно-следственной связи, а понятие о карме — по существу первая формулировка закона сохранения энергии. Древние космогонические мифы трактуются ими как прообраз последних эволюционных теорий, вплоть до того, что легенда о первосуществах, спустившихся с небес на вновь образовавшуюся земную твердь, выдается за аллегорическое изложение теории о происхождении белковых форм из первобытной протоплазмы. Наконец, догмат «анатта» подкрепляется ссылками на учение Павлова, а вымысел о перерождениях, который, даже по признанию самих монахов, раньше приходилось просто принимать на веру, теперь пытаются доказать ссылкой на данные психогипнотерапии, которой якобы удалось зарегистрировать случаи «припоминания» прошлых жизней.
Ненужно быть крупным религиоведом, чтобы разобраться в необоснованности и несостоятельности всех этих заявлений. Да и сами «кабинетные» ученые, оказавшись в одной из признанных цитаделей буддизма — Бирме, воочию убедились, что основные положения буддийской доктрины существуют в мировоззрении широких слоев населения лишь в размытой форме, а в бирманской деревне буддизм практически сближается с анимизмом. При этом полностью подтвердилось заключение советских востоковедов о том, что буддизм никогда не завоевал бы сознания миллионов простых людей, если бы оставался верным своим первоначальным догмам.
Правда, некоторое время исследователей смущали статистические выкладки бирманской комиссии по переписи населения, согласно которым почти все жители страны называют себя буддистами. Но как выяснилось впоследствии, этот факт сам по себе не означает, что основу мировоззрения бирманцев составляет философия буддизма. Скорее в данном случае может быть сделан вывод о тождестве национальной и религиозной принадлежности у бирманцев. И наконец, — что самое главное — речь здесь должна идти не о самой философской доктрине, а о том, как ее представляет себе «массовый» верующий сквозь призму собственного жизненного опыта и местного анимистического контекста.
Следует сразу отметить, что в этих представлениях все идеалы и принципы буддизма радикально переиначены. Так, если каноническая доктрина видит конец страданию в разрыве с окружающим миром и переносит спасение в неопределенное будущее, то бирманские рядовые верующие склонны усматривать в буддизме средство к избавлению от конкретных видов страдания уже в текущем жизненном процессе. Простой повседневный опыт подсказывает верующим, что страдание не вечно, а преходяще. Поэтому они не воспринимают канонический тезис о том, что всеобщая изменчивость (аничча) имеет своим неизбежным следствием бесконечные страдания (дукха). Наоборот, именно принцип «аничча» гарантирует преходящий характер «дукха».
Своеобразно преломляется в народном буддизме и догмат о желании, которое в каноническом буддизме считается одной из непосредственных предпосылок страдания. Когда бирманцев спрашивают о причинах неудач и мучений, почти каждый из них указывает на влияние духов, плохую погоду, неурожай и т. п. Получается, что в основе страдания лежат преимущественно случайные, внешние факторы, что вызывается оно не самим желанием, а скорее несбывшимся желанием. Поэтому и смысл спасения видится не в уничтожении желания (как это предписывает канонический буддизм), а в его удовлетворении, не в выходе из мира чувственного бытия, а в достижении лучшего перерождения в нем. Отсюда и нирвана воспринимается в качестве «формы жизни высших наслаждений».
Как и все буддисты мира, бирманцы убеждены, что качество нового перерождения по закону кармы находится в прямой зависимости от количества приобретенных заслуг. В то же время они слабо представляют себе сам механизм перерождения. В буддийской литературе речь идет о распаде и новом сочетании пяти элементов, составляющих живое существо (телесность, ощущения, представления, желания, познание). Однако рядовые верующие склонны рассматривать перерождение в свете местной анимистической традиции, стержень которой — вера в бессмертную душу.
Казалось бы, признание души как отличной от тела, неизменной субстанции бьет по самому основанию буддизма, отрицающему существование души. Однако с точки зрения народного буддизма признание вечной души необходимо. Ибо как же иначе закон кармического воздаяния может реализовать себя? Ортодоксальная доктрина не учитывает того момента, что воздаяние за содеянное в настоящей жизни коснется в будущем перерождении совсем другого индивида. Для верующего бирманца такое воздаяние теряет смысл. Вот почему веру в существование души разделяют сейчас даже некоторые просвещенные монахи. Признавая веру в бессмертную душу и в мир сверхъестественного, народный буддизм не только легализует магические средства воздействия на этот мир, но и сам становится таким средством. Отсюда и культ Будды как высшего из натов, и молитвенные обращения к нему за помощью.
Наряду с этим необходимо учитывать, что суть трансформации буддизма на уровне народных верований состоит не только в приобщении к местному анимизму. Оказавшись в соответствующих условиях, эта религия также активно возрождает собственный арсенал архаических воззрений, представленный элементами брахманизма, индуизма, отрывками учений наивно-материалистических школ Индии, фрагментами древнеиндийского фольклора и т. п. Таким образом, буддийская идеология не просто отрицает веру в душу, бога, магию, а как бы снимает
Означает ли все это, что буддизм на бирманской почве перестает быть самим собой? Ни в коей мере. Наоборот, именно там он предстает в своем реальном обличий «народной» религии. И лишь неспособность (или нежелание) отдельных авторов разобраться в диалектическом антагонизме теологии и религиозной культовой практики обусловливает дискуссии по этому поводу. Не так просто обстоит дело и с «миролюбием» буддизма, его «невмешательством», знаменитой «терпимостью» и заповедью «не убий». Достаточно вспомнить, что в период средневековья под знаменем распространения учения Будды велись кровопролитные войны, покорялись народы и государства. В 30-х и 40-х годах XX века буддизм составлял
