сияющую впереди, будто на самом краю этого огромного, дикого, черного поля. Кажется, что солнце всеми своими лучами освещает лишь ее одну и она купается в этом свете, отражая его обратно в небеса. Это и есть священное семигорье Табын-Богдо-Ола — заветная цель нашей экспедиции. Она словно маяк звала нас к себе, и на душе сразу стало легче и спокойней. Но до нее еще два дня нелегкого пути по мистическому, полному загадок плато. И главная из них — таинственная усыпальница «принцессы Кадын»...
Некогда непрерывная линия государственной границы, проходящая здесь, теперь находится в плачевном состоянии: покосившиеся и заваленные столбы с остатками ржавой колючей проволоки уже явно никого не смогут удержать. Да здесь и нет никого, и быть не может. Времена шпионов с копытами на ботинках давно закончились, и ни одна из четырех стран, граничащих между собой, застав тут не держит. Да и боятся погранцы сюда ходить. Еще при СССР трижды посылались наряды, чтобы установить полосатый столб с гербом на центральной вершине Табын-Богдо- Ола. Ни один человек тогда не вернулся обратно. Природа сама охраняет границы дозволенного людям...
Пересекаем линию границы и вступаем в «зону покоя Укок». Так смежные государства назвали эти ме ста, запретив тут любые перемещения людей. В пер- вую очередь это было сделано ради сохранности мно гочисленных курганных захоронений, возраст которых достигает нескольких тысячелетий. Такого древней шего сохранившегося некрополя нет больше нигде в мире. И никто пока даже не догадывается, чьи тела тут покоятся!
Первые захоронения на плато Укок явились нашему взору, когда до подножия непрестанно сияющего впереди священного семигорья оставалось не более двадцати километров. Это были типичные тюркские воинские захоронения, со всеми своими, хорошо сохранившимися атрибутами.
«Но что это? Почему эти могильники располагаются таким необычным образом? Что это за построения выполнены из них?» — спрашивали мы друг друга.
Ряды этих захоронений тянулись несколькими «волнами» или огромными полукольцами, обращенными в сторону мистических вершин Табын-Богдо- Ола. Многие сотни овальных насыпей из камней, покрытых пятнами красно-бурой ржавчины, невольно напоминали гигантские капли крови на аспидно- ссрой поверхности плато...
Судя по тому, что количество вертикальных балба- лов[3] за каждой из могил составляло по нескольку десятков, можно было считать, что здесь лежат самые великие и знатные тюркские воины.
Ветры, гуляющие над каменистым плато, веками сдували культурный слой. Могильные ямы наверняка долбились неглубоко, да и сами насыпи были невысокими. А потому невольно думалось, что рыжие пятна — это проступившая через камни кровь самих погребенных...
Воздушное марево колебало очертания могильников, будто шевеля их изнутри. Было жутко даже днем. Лошади тихо ржали и нервно дрожали крупами...
Под дикий свист колючего ветра, в полном молчании наша кавалькада напряженно пересекала все волны-линии построений мертвого войска.
Кто спит вечным сном под этими кровавыми камнями? Что заставило этих смелых и отважных воинов упокоиться в таких неуютных последних пристанищах, вдали от поселений соплеменников? Почему и после смерти они словно выстроились своими могилами в развернутом боевом порядке, будто не сумев преодолеть какой-то невидимый заслон? Куда и зачем шли они и что их навсегда остановило?
Я думал над этими вопросами и не сразу заметил, что Тордоора волнует совсем другое. Он будто всма тривался и вслушивался в пространство, лежащее впереди, за последней цепью тюркских могильников, тихо бормоча и раскачиваясь в седле. В отличие от нас, шаман явно видел в пустоте что-то такое, что его встревожило...
Как только последний всадник нашей кавалькады вышел из пояса захоронений, шаман спешился, сел на землю, разложил вокруг себя самые главные онгоны своих духов и стал проводить ритуальный обряд. Сна чала он достал мешочек с солью и, высыпав ее в чашу- ночой, принялся что-то долго в нее наговаривать, помешивая соль длинным кристаллом кварцита. Затем, подойдя к ближайшей могиле, наковырял кристаллом немного грунта с нее и стал тщательно перемешивать его с солью. После этого, неожиданно для нас, стал быстро вертеться на месте. Он сделал три оборота по три раза и во время каждой паузы широко и резко разбрасывал щепотки соли в сторону пути, по которому мы направлялись, будто отгоняя кого-то с дороги.
Затем он снова сел и скрипучим низким горловым каем затянул песнь-молитву...
Мы все завороженно смотрели на шаманский ритуал Тордоора, догадываясь, что он связан не только с судьбой экспедиции, но и с самими нашими жизнями...
Я старался услышать его слова, но понял лишь, что он камлает Дъее-Хану — духу — покровителю дороги, живущему там, где небо упирается в землю и где стоит гора, вершина которой достигает дома Бая- Ульгеня. Гордоор просил Великого Духа, чтобы его бело- зол отисто-рыжий конь с луновидными рогами ПО явился перед нами и провел за собой страждущих путников через неприступную преграду духовного воин ства...
Внезапно шаман вскочил на ноги, сел в седло и, не говоря ни слова, быстро двинулся вперед. Я хотел махнуть рукой приятелям, но команды не потребовалось: наши лошади тут же пошли сами, одна за другой, след в след.
Мы проехали не более пяти километров, как лошади снова заволновались, отказываясь повиноваться команде «Чу» (вперед). Их напряжение нарастало, и Тордоор велел спешиться...
— Сейчас мы пойдем к курганам, священным не только для Алтая, но и для всех людей, — сказал он.
Среди них находится и тот, в котором спала «принцесса Кадын». В тех местах нельзя разговаривать, так как душп-сульдэ лежащих там избранных берегут покой своих тел, но мы сами опознаем курган принцессы по раскопу. Великая Сила охраняет теперь эти места, и Тордоор не уверен, что каждый из нас сможет пережить воздействие ее проверки. Кто сомневается в себе, должен остаться с лошадьми.
Кроме конюхов-казахов, вслед за стариком пошли все, понимая, что это лишь начало тех испытаний духа, что ожидают нас в этих сакральных местах. Не знаю, отчего мне так трудно дышалось, пока мы шли вперед за шаманом: то ли волнение перехватывало горло, то ли что другое... Я напряженно всматривался вперед, надеясь увидеть высокие, как в Пазырыке, курганы, но видел лишь бескрайнее серое плато и сверкающие впереди вершины Табына...
Через час томительного пути мы вдруг увидели огромный участок понижения в поверхности плато. Он напоминал многокилометровую кальдеру древнего вулкана или гигантскую плоскую воронку со сгла женными временем краями. На дне ее тянулась цепочка из нескольких десятков невысоких, круглых каменистых курганов. Их линия имела строгое направление «север — юг» и, таким образом, словно стрелка компаса указывала на священные вершины семигорья.
Мы долго стояли на краю кальдеры, не в силах сделать шаг вниз. Нет, страха не было; просто в голове неотвязно стучала одна мысль: «Нельзя!»
Первым пошел Тордоор. Он был уже внизу, а нас всех еще что-то крепко держало на месте. И вдруг передо мной будто зажегся зеленый сигнал светофора, будто распахнулся незримый турникет.
«Можно!» — вдруг понял я и шагнул вперед ватными ногами, понимая, что только что прошел чью-то гаи нственную проверку.
Следом, один за другим, сошли вниз и другие участ- ники нашей экспедиции.
Шаман уже стоял у крайнего, южного кургана, который был раскопан.
Мы поняли, что это и есть усыпальница «принцессы Алтая». Фактически кургана не было. Была выдолбленная в породе каменная яма диаметром до десяти метров. В ней проглядывали остатки бревенчатой погребальной камеры, куски льда, какая-то рухлядь. Почему-то стало стыдно...
Из статей археологов я знал, что пол саркофага был выстлан черным войлоком, покрытым странными письменами-аппликациями из золота. «Принцесса» лежала головой на подушке, на боку, в позе спящего человека, держа в руке ритуальное серебряное зеркало. Тело ее было укрыто меховым одеялом, расшитым золотыми нитями. Вокруг находилось множество культовых предметов: разнообразные деревянные и костяные идолы, резные фигурки зверей и птиц, сосуды с кореньями растений, жреческий скипетр и риту альные ножи. Я уже писал и об уникальной татуировке, покрывающей тело «принцессы», символы которой
