до сих пор никем не разгаданы...
Невольно подумалось, что люди еще легко отделались, растревожив священный курган. А ведь он самый крайний среди многих других.
— А кто лежит там, в следующих могильниках, ближе и ближе к таинственному семигорью? — вдруг угадал мои мысли Паша. — И почему линия, выстроенная из десятков курганов, указывает концом на свя щенное семигорье Табын-Богдо-Ола? Кто может объяснить?
Тордоор все молчит. На все наши вопросы и о захоронениях тюрков-кезеров, и о странностях «скиф ских» курганов он так и не дает конкретных ответов, говоря, что все узнаем сами, когда придет время.
Ну что ж, завтра последний переход к главной цели. Возвращаемся к лошадям, обходим стороной кальдеру- некрополь и разбиваем лагерь.
Сон не идет в голову. Сидим у тлеющего аргала[4] и рассматриваем звездное небо. Тордоор рассказывает нам, что Млечный Путь (Кардын Дъолы) — это небесная дорога, по которой Бог ездит на своей колеснице; Большая Медведица {Дъети-каан) — это семеро братьев охотников, наказанных за то, что хотели украсть дочь небесного царя; Полярная звезда (Алтын Казык) — это небесный кол, к которому богатырь Канджигей привязывает своего коня на вы- стойку.
Внезапно я заметил какие-то странные огоньки, блуждающие по плато.
Шаман насторожился, долго наблюдал за ними.
— Видимо, не только мы интересуемся сейчас принцессой Кадын, — тихо произнес он. — Эти огоньки — духовные двойники людей, которые отделились от тел во время сна и путешествуют самостоятельно в тех местах, о которых часто думает их «хозяин». Это очень опасно для него. Ведь дух плато может поймать двойника и навсегда оставить у себя. Это приведет к тяжелому заболеванию человека, и лишь опытный шаман способен вернуть двойника в тело... Кстати, — продолжал Тордоор — для выхода и входа двойник использует ноздри, поэтому если спящему человеку положить уголек на кончик носа, то это напугает двойника и пока человек не проснется (а уголек не свалится) — душа не покинет тело...
Последние слова почти рассмешили меня: подумалось о том, как же счастливы и беззаботны жители Алтая, если не просыпаются даже от головешки на носу. Эх, наша жизнь — фобия.
Кто-то из парней громко засмеялся, но Тордоор быстро одернул его:
— В священных местах нужно соблюдать особые правила: не смеяться и не шуметь, оставлять духам еду, брызгать аракой[5] и никогда не расслабляться.
Завтра, например, мы войдем в те места, где просто не может быть других людей. Поэтому не дай бог повстречать человека, особенно красивую девушку. Это явно будет один из злых духов, решивших воспрепятствовать нам. Нужно будет попытаться всеми способами прогнать его подальше...
Красивая девчонка после такого напряженного пути совсем бы не помешала нашей ночевке... — про ворковал мне на ухо друг Паша, словно опять подслушав мои мысли.
Еще когда мы впервые увидели с перевала таинственное семигорье, то долго рассматривали в бинокли его очертания. Ведь, кроме пары фотографий в Интернете, до сих пор не существует ни каких-либо достоверных топографических карт «нутра» этого горного узла, ни описаний возможного подъема на его вершины.
«Каким же маршрутом можно попытаться взойти на периметр горного кольца, чтобы затем выйти к подъему на центральную вершину?» — думали мы.
Осмотр со стороны настораживал тогда даже самых опытных альпинистов из нашей экспедиции. Наружные склоны горного ожерелья сверкали сплошным панцирем вечных ледников. Корки снега, которая облегчала бы преодоление трещин, не было совсем, и сплошные извилистые пасти последних угрожающе темнели во всех возможных направлениях подъема.
Мы были в растерянности, ведь ошибка в определении маршрута восхождения сведет на нет все наши усилия. Тордоор безо всякого бинокля долго смотрел на сакральные горы, привычно бормоча что-то себе под нос, а затем сказал:
Это — Дом, а значит, войти в него можно только с юга.
После чего молча направил своего коня вниз с перевала. Нам ничего другого не оставалось, как прекратить дискуссии и последовать за ним, хотя южная сторона семигорья ничем вроде бы и не отличалась от остальных.
Лишь теперь, когда на седьмой день пути мы приблизились к Табын-Богдо-Ола, когда из сверкающей точки он вырос перед нами огромным массивом неприступных бело-голубых четырехтысячников, мне вспомнились те слова шамана. Лишь теперь стало видно, что с южной стороны массива, куда мы и направлялись, непреодолимое кольцо гор имеет небольшой разрыв.
Через него из сердца семигорья, со склонов его центральной вершины, наружу выползает огромный, шершавый от трещин язык древнего ледника. Он растянулся по черному массиву плато, теряя свое могучее тело сотнями быстрых ручьев и покрываясь бурой пылью, пока не превратился в морену из тысяч огромных камней, высящуюся почти отвесной стеной и испускающую пронизывающий холод.
Но у нас нет выбора: лишь по этой морене, а затем и по леднику можно войти в горное кольцо Табына.
Мы стали разбивать лагерь у края морены и капитально утепляться.
У меня появилось тревожное ощущение того, что вокруг что-то происходит. Какой-то негромкий, но резкий и свистящий звук внезапно пронесся за моей спиной. Подумав, что это сокол-сапсан, которых тут летает немало, я не отреагировал. Однако спустя короткое время такой же звук раздался у меня над голо вой, за ним — еще один и еще... Солнце только что село за горизонт, но холодный воздух делал сумерки абсолютно прозрачными. Я оторвался от дел, поднял голову и увидел нечто, заставившее меня оцепенеть. Со всех направлений, по всем долинам плато, через распадки между скалами всех гор священного семигорья, снизу вверх быстро тянулись какие-то полосы очень плотного светлого тумана. Очень странного тумана. Он образовывался буквально из ничего перед самым массивом Табына и не спускался, как положено, в низины, а тянулся вверх до самого гребня горного кольца и, перевалив за его зубчатые края, исчезал внутри. Приглядевшись внимательней, я понял, что эти полосы имеют странный для тумана вид. Они не сплошные, а состоят из отдельных, хотя и нечетких белесых образований с колеблющимися контурами. И еще казалось, что они сами источают какой-то бледный свет...
— Они собираются на свое камлание, — вздрогнул и от голоса Тодоора. — И нашу судьбу тоже сегодня решат.
Впервые за поход всем стало страшно. Страшно не чи собственную жизнь. Страшно от осознания того, насколько человеческое тело ничтожно и беспомощно перед могущественным и неизвестным нам Миром духовных стихий.
Как можно было нам обратиться сейчас к этим силам? Только молитвенной просьбой о дозволении прикоснуться, просьбой о помощи и содействии.
И все мы молились... Молились до тех пор, пока последние клочья «тумана» не исчезли в кратере семигорья. Темнота сгустившейся ночи скоро окутала все вокруг, но прекрасный и загадочный Табын продолжал сверкать мистическим голубоватым огнем, завораживающим взгляд и восхищающим душу. И тогда Тордоор снова приступил к какому-то обряду, гадая на бусинах своих четок, называемых алтайцами эрих. Закрыв глаза, он долго перебирал бусины, а затем резко, словно по чьей-то указке останавливался, зажав одну из бусин пальцами. Подсчитав количество бусин от нее до кисточки четок, он недовольно крутил головой и начинал все сначала. Многократно повторив данный ритуал, он огорченно сказал, что местные духи не благоволят задуманному нами. Чуть поразмыслив, он подошел к арчмаку[6] с провизией, вынул одну из двух оставшихся у нас бутылок водки и откупорил ее. Наши парни недоуменно уставились на старика, еще не догадываясь, какая потеря их сейчас ожидает. Но я догадался, что шаман, видимо, решил провести обряд сэр- жим, чтобы попытаться задобрить духов. Налив немного водки в ритуальную чашу, он осторожно поджег ее и, раскачиваясь над бегающими всполохами синеватого пламени, начал бормотать молитвы, призывая на помощь своих духов-помощников. Водка потихоньку прогорала, но старик снова и снова подливал ее в чашку.
Побросав свои дела, наши парни столпились вокруг шамана, не отрывая глаз от уменьшающегося уровня в бутылке, но все же опасаясь подать хоть один возглас возмущения. А я понял: лучшего доказательства непререкаемости авторитета Тордоора в их глазах уже не требуется.
