творчеству. При этом у тех, кто сумел реализовать потребность в творчестве, «необычные» психические состояния отмечались значительно реже, чем у тех, кто в часы отдыха ничем не занимался.
Таким образом, творчество можно считать одним из методов профилактики нервно-психических расстройств в экстремальных условиях.
Вопрос о качестве создаваемых таким путем творческих продуктов остается открытым. С одной стороны, общий уровень познавательной деятельности в подобных условиях снижается.
Сдругой стороны, в ситуации изоляции человека не отвлекают внешние факторы, он может сосредоточиться на одной идее. Известно, что многие писатели, художники, композиторы стремятся к уединению, создавая свои труды.
Интересно, что некоторые заключенные начинают заниматься литературным творчеством, не имея до этого подобного опыта. Так, О'Генри, находясь за решеткой, начал писать свои рассказы, сделавшие его впоследствии знаменитым писателем.
Вместе с тем сенсорная депривация провоцирует и «ложную» креативность.
Чувство «гениального открытия». У человека может появиться чувство сверхзначимости какой-то идеи. В. И. Лебедев пишет:
«Во время пребывания в сурдокамере испытуемого Б. было замечено, что он много времени уделяет записям, что-то чертит и производит какие-то измерения, смысл которых был непонятен экспериментаторам. После окончания эксперимента Б. представил „научный труд“ на 147 страницах: текст, чертежи и математические расчеты. По материалам, содержавшимся в этом „научном труде“, был построен отчетный доклад испытуемого о проведенном эксперименте. „Труд“ и сообщение были посвящены вопросам пыли. Поводом для проделанной работы послужил ворс, выпадающий из ворсовой дорожки, находящейся в камере. Б. исследовал количество, пути распространения, циркуляцию, кругооборот пыли, зависимость ее наличия от времени суток, работы вентилятора и других факторов. Хотя испытуемый был инженером, „труд“ его представлял собой набор наивных обобщений и поспешных нелогичных выводов» [18, с. 204].
В обычных условиях человек постоянно находится в социальном окружении, которое прямо или косвенно корректирует его поведение и деятельность. Когда же социальные коррекции перестают действовать на человека, он вынужден самостоятельно регулировать свою активность. С этим испытанием успешно справляются не все.
Другая причина – изменение значимости события, придание нового смысла фактам и явлениям (описано выше).
Изменение восприятия времени. В условиях сенсорной депривации зачастую нарушается оценка временных интервалов. Примеры этого представлены в результатах различных экспериментов.
В одном из таких экспериментов, в ситуации длительного одиночного пребывания в пещере, один из участников исследования при оценке прошедшего времени «отстал» на 25 суток за период 59 дней, другой – на 88 суток за период 181 день, третий – на 25 за 130 дней (он уже знал о возможных нарушениях оценки времени, поэтому сделал некоторые коррекции) [35].
Таким образом, большие интервалы времени люди, как правило, недооценивают.
Восприятие же малых интервалов может варьироваться. В разных экспериментах люди за 10-секундные принимали промежутки времени в 9, 8 и даже 7 секунд; в другом случае оценка интервала в 2 минуты занимала 3–4 минуты реального времени [11]. То есть наблюдалась как переоценка, так и недооценка временник отрезков.
Объяснение указанных феноменов может заключаться в следующем. Один из механизмов оценки интервалов времени – обращение к собственным физиологическим процессам. Исследователи обнаружили, что при исключении внешних временных ориентиров физиологические процессы вначале продолжают следовать 24-часовому суточному ритму. Но затем он нарушается. Человек может прийти, например, к 48- часовому или 28-часовому ритму. Но и они не являются устойчивыми. При этом часто появляется потребность в дневном сне. Физиологические процессы значительно рассогласовываются. Например, период сна перестает сопровождаться падением температуры тела, уменьшением частоты сердечных сокращений и т. д.
Таким образом, «внутренние биологические часы» во многом определяются «внешними» и не могут быть надежным ориентиром при оценке времени при отсутствии последних.
Нарушение биологического ритма связано с другими специфическими последствиями ситуации сенсорного голода: изменениями состояний сна и бодрствования.
Деятельность специалистов ряда профессий – летчиков, космонавтов, водителей, машинистов поездов и многих других – протекает в закрытых помещениях и кабинах. Естественно, поток раздражителей из внешней среды значительно ограничен. При этом имеет место не только сенсорная, но и двигательная депривация. Кроме того, помещения диспетчеров и кабины операторов обычно заполнены тихим гудением приборов. Неблагоприятное действие монотонной обстановки иногда усиливается еще и однообразными раздражениями вестибулярного аппарата – покачиванием, что способствует развитию гипнотических фаз и глубокого сна. Нередко аварии, происшедшие по вине водителей и машинистов, как раз связаны с потерей бдительности в результате гипнотических состояний.
«Ночь. Стюардесса через иллюминатор увидела луну, которая вскоре исчезла из поля зрения. Вдруг, к своему изумлению, она вновь видит луну, проплывающую за иллюминатором. Пока она пребывала в размышлениях, „что же это может быть?“, луна в третий раз показалась в иллюминаторе! Она вбежала в кабину пилотов и обнаружила… спящий в полном составе экипаж. В течение получаса самолет „DC-6“, летевший в Бахрейн, выполнял большие круги над Средиземным морем. Налицо было явное влияние монотонной обстановки, когда летчики следили только за показаниями приборов. Эта история произошла в 1955 г. С тех пор многое изменилось в авиации. Однако проблема сна летчиков за штурвалом осталась» [18, с. 177–178].
Есть данные также о том, что у полярников на арктических и антарктических станциях, у моряков во время продолжительных океанских походов, у людей, длительно работающих в темноте, весьма распространены бессонница, трудности засыпания и пробуждения [12; 18 и др.]
Подобные нарушения могут привести к утрате способности различать сон и бодрствование.
«Однажды… в поликлинику два милиционера привели испуганного, дрожащего человека. Он рассказал, что вел большой автобус. Сменщик не пришел, пассажиров было много, и его уговорили в суточный рейс ехать одному. При въезде в город на большой скорости он врезался в колонну солдат. От их крика он обезумел, выскочил из автобуса и спрятался. Милиционеры смущенно пожимали плечами и говорили, что никаких солдат автобус не давил. Шофер просто заснул и увидел во сне то, чего больше всего боялся» [18, с. 188].
Испытуемому П. Сьюдфельда и Р. Борри также приснилось, что опыт окончился, он вышел из камеры, встретил приятеля и разговаривал с ним до тех пор, пока не был разбужен в связи с действительным завершением опыта [12].
В. И. Лебедев считает, что отличить сон от реальности человеку помогает быстрота пробуждения, позволяющая заметить различие между образами сновидения и внешними впечатлениями. Медленный выход из состояния сна затрудняет различение сновидения и реальности, особенно когда снятся не фантастические, а самые обыкновенные события.
Возникновение гипнотических состояний в условиях сенсорной депривации способствует повышению внушаемости и гипнабельности человека. В экспериментах П. Сьюдфельда, В. Г. Бек-стона продемонстрировано, что испытуемые могут изменить свою точку зрения на что-либо при получении сообщения во время депривации [50].
Например, Бекстон предъявлял во время эксперимента студентам, скептически относящимся к так называемым псифеноменам (привидениям, полтергейсту), серию сообщений с целью убедить их в реальности данных явлений; испытуемые, находящиеся в условиях депривации, проявили больший интерес и веру к данным явлениям, по сравнению с теми, кто слушал эти сообщения в обычной обстановке.
П. Сьюдфельд объясняет данную ситуацию, с одной стороны, стимульным голодом, повышающим интерес к любой информации, с другой стороны, общим снижением эффективности мыслительной деятельности, что препятствует критической оценке сообщений, повышает
