Дарен поднял на них взгляд и вздохнул: пусть дурачатся и препираются, пока у них есть на это время.
Скоро все изменится, совсем скоро.
— Да, Броня, — войник почесал хрюкнувшего от удовольствия коня за ухом, — одни мы с тобой остались.
Броний поднял на хозяина грустные янтарные глаза и ткнулся мордой ему в плечо: мол, все будет хорошо.
Но Дар, проводив взглядом очередной раскрашенный красками листик, неведомо как оказавшийся в этой пустыни, уже не знал, будет ли вообще это 'все'. И эти улочки, и это необъятное небо, и эти мальчишки, устраивающие перепалку в каждый свободный момент, и эта необыкновенная девушка, с которой он почему-то постоянно ругается…
Будет ли это все?
Но всеведущие боги молчали.
И Осень тоже не спешила давать ответ.
ГЛАВА 13
ПРАВО ВЫБИРАТЬ
После красно-желтых дней
Начнется и кончится зима.
Горе ты мое, туман,
Не печалься — гляди веселей.
И я вернусь домой
Со щитом, а, может быть, на щите;
В серебре, а, может быть, в нищете,
Но как можно скорей.
(Виктор Цой)
Небо синело над выцветшими крышами домов, будто бы издеваясь над выжженной белизной дорог. Ветер то стихал, то снова бросался в песком в глаза одиноким прохожим, а солнце безмолвствовало.
Присутствие Осени здесь чувствовалось иначе — без золота опавших листьев, без влажности ночного дождя. Лишь ночью, поглядев в прозрачно-звездную бесконечность неба, можно было понять, что Золотая Хозяйка давно уже уютно устроилась и здесь, на Яцире, свернувшись теплым пушистым комочком.
— …и не было у жизни ни конца, ни края; и запах черемухи слился воедино с запахом прелой листвы и талого снега. И все чародейство, что было в мире, было одарено и наказано в одно и то же время. Обрели могучие из могучих силу, разделенную на три части, и вместе с ней — кошачий облик, как дань вечной Осени, — голос жреца, необычно сильный и властный, волнами раскатывался под стенами храма, отражаясь от гладких отполированных стен и округлого купола, будто вдавленного в свод какой-то неведомой силой.
— А что, — Ждан толкнул Велимиру в бок, — раньше вы не становились кошками?
Девушка молчала, вслушиваясь в речь служителя и одновременно тревожно поглядывая на бледное, изрисованное шрамами лицо Дарена.
— Ждан, ты мне мешаешь.
— А что ты делаешь?
Чаровница не ответила.
— Ладно, ладно… — буркнул парень, снова устремляя взгляд на жреца и зевая, не утруждая себя прикрыть рот ладонью.
Девушка снова скосила глаза на Дарена. Она точно знала, что в кармане его черной рубахи лежит измятый и замусоленный до дыр листочек с текстом пророчества. А еще сейчас, здесь, она явственно ощущала проклятие, нависшее над ним. Оно чернело вороным пером на протяжение всей его Нити, и обрывалось вместе с нею же…
Веля сглотнула в горле ком и поспешно отвернулась. Многое же она на себя взяла: стать посредником Осени! Раньше казалось, что все легко, что все — лишь пылинка на ладони, которую сдуть не составит труда. Суженый? Как-нибудь переживем. И не жалко будет, когда умрет.
Юная чаровница сжала кулачки, да так, что прорезала ногтями следы на ладонях. Как она могла так думать? Неужели ее сердце настолько очерствело среди скота, который смел называться ее родственниками? Нет, нет! Глупая, глупая девочка! Как она могла так заблуждаться? Осени же виднее, где прольется багряный свет и на чьи ладони.
Теперь Велимира и сама желала больше жизни того, чего больше всего опасалась всего год назад. Потерять его, даже не успев обрести? Нет уж, это уже слишком!
— Что с тобой? — Яромир тронул ее за плечо, — все нормально?
Нет!
— Да, — она заставила себя улыбнуться, — все хорошо. Просто задумалась.
А ведь так просто было бы сейчас все рассказать и сбросить с себя всю тяжесть бесконечных Нитей с их судьбами, обрывающимися где-то у черного обрыва, за которым не видно ничего, корме бесконечного покрывала ночи… Так просто сказать всего несколько слов — и жизнь продолжится. Неужели Анрод не знал, на что обрекает всех людей, создавая им в наказание свое творение? Неужели неизвестная черноволосая девушка не знала, чем обернется ее проклятие, брошенное в сердцах?
Мало кто откажется от власти, но Дарену она и так была не нужна. И никому из них троих она тоже не нужна: ни изгнанному сыну князя, ни деревенскому пареньку Ждану, ни ей — чаровнице-недоучке. Как же так получилось, что забытое родовое проклятие пересеклось с пророчеством? Боги решили решить проблему меньшей кровью? Так ведь все равно — кровью…
Но… Она снова промолчит. Иначе все будет напрасно.
'Глупая девочка, — ласково пожурила ее Осень, встав за спиной девушки и положив горячие руки ей на плечи, — маленькая глупая влюбленная девочка'
'Я ведь тоже стану кошкой, да?'
'А что ты предпочтешь? Обратиться во время и забыть, стать моей вечной тенью или каждый миг помнить, каждую пылинку, чтобы раз за разом умирать от боли, воскресая в опавших листьях?'
Веля промолчала. Она знала ответ на вопрос с самого начала.
'Вот видишь, — рассмеялась Осень, — так просто выбрать! Следуй своему пути, девочка. И помни: все Нити все равно ведут ко мне…'
Кошка, щурившаяся на невидимую тень, снова зажмурилась и, свернувшись клубочком у Вели на коленях, заурчала.
Служба закончилась. Все поднялись и стали расходиться. Лишь четверо друзей остались стоять, дожидаясь старого жреца, почтенного Алишера.
У него были длинные волосы — не серые, нет! — белоснежно белые, заплетенные в длинную ритуальную косу. Морщинистые руки и его лицо не казались высушенными временем: наоборот, они будто светились изнутри, заставляя каждого случайного человека вглядываться вглубь, за слепую стену внешности. А еще у него были странные лучистые глаза: почти белые, но ясности их мог позавидовать любой ребенок.
Дарену невольно вспомнилась жрица Эльги в храме у дороге, которая уберегла его от Теней, и он преклонил колено.
— Встань, мастер. Не тебе преклонять передо мной колено: мне следует сделать это.
Дар встал. И тут, к изумлению путников, почтенный старец действительно опустился на пол и склонил голову.
— Что вы! — войник нахмурился и подал ему руку, — я последний из нас, кто заслуживает этого.
