Салонюк поднял палец, призывая всех к тишине. Вдалеке послышалось:
– Ну что, ты что-нибудь им продал?
– Нет, ничего.
– И мне не повезло. Какие-то они незаинтересованные.
– Ладно, пошли отсюда, пока бока не намяли. Ну и клиент нынче – такой нервный, такой дерганый…
Вбежал, растолкав всех, разгоряченный Жабодыщенко:
– Мого кроля нихто не бачив? Все молча переглянулись.
– Наверное, он в лес убежал, травки пощипать, – скрипучим голосом сказал Перукарников. – Жабодыщенко, ну куда твой заяц мог деться? Поищи хорошенько.
Жабодыщенко произнес с надрывом:
– Во падлюки, зайця сперли!
Огорченный потерей почти что приготовленного зайца, Жабодыщенко углубился в лес далее положенного по всем правилам безопасности и выживания в чужом и незнакомом месте. Поэтому его дикие крики и вопли были принесены ветром только отчасти.
– Ай, щоб тоби!… – удалось расслышать его товарищам.
Они бросились на звук с хорошей начальной скоростью – хоть на Олимпиаду посылай отстаивать честь и достоинство державы, – а потому довольно быстро достигли места событий.
События были озвучены со вкусом: нечленораздельное бормотание, треск ломающихся веток, пыхтение и отчаянный поросячий визг.
Поспешив на звук, партизаны вскоре стали свидетелями большой человеческой драмы – на краю огромной ямы-ловушки висел, ухватившись за торчащие корни деревьев, покрасневший от напряжения Жабодыщенко, а на дне метался крупный лесной кабан, визжавший от испуга.
Первым к пострадавшему приблизился Салонюк, склонный философски и критически оценивать ситуацию:
– Ну що, мысливець, догрався?
Жабодыщенко оборотил к командиру отчаянное лицо с молящими глазами:
– Ой, хлопци, допоможить! Скорише, бо впаду зараз!
Сидорчук с Перукарниковым и Маметовым бросились на выручку, но очень быстро обнаружилось, что вытащить Жабодыщенко – дело не простое и требует крайнего напряжения всех сил. Далее разыгрывается следующая постановка.
Сидорчук, покрасневший от напряжения, держит Жабодыщенко за шиворот:
– Ще трохи, и я лопну.
Маметов, с выпученными, как у бешеной креветки, глазами:
– Трактор, однако, надо!
Перукарников, звенящим от усилия голосом:
– Как же это тебя угораздило-то, Микола?
Жабодыщенко, пытаясь упереться во что-нибудь ногами и по этой причине болтаясь над ямой, словно шарик на веревочке:
– Чую – хрюкотыть. А де воно, не бачу… шукаю, шукаю… ось так и звалывся.
Салонюк довольно озирает картину со стороны:
– Ну що, верхолаз?З горы далеко, на гору высоко?
Наконец общими усилиями Жабодыщенко вызволили из этого сомнительного положения, после чего неугомонный кулинар и гурман снова стал развивать наполеоновские планы относительно «свинки»:
– Товарищу командир, та вы подывиться: яка свыня гарна знайшлась! Зараз и сала, и мьяса буде до биса!
Салонюк заинтересованно посмотрел на сало-мясо, хрюкавшее внизу:
– Одне порося вытяглы, теперь треба помозгувати, як другого вытягты. Але то вже дило.
Бедному кабанчику так и не удалось встретить следующий рассвет. Спустя несколько часов над лесной поляной витали упоительные запахи жареного мяса, дымился костер, партизаны сыто икали и упаковывали остатки кабанчика в вещмешки.
– Какая жалость, что соли нет, – вздохнул Перукарников. – Так бы присолили, и был бы что надо, и в дороге не испортилось бы.
– Воно и так то, шо надо, – сообщил Жабодыщенко с набитым ртом.
– Не бийся, – успокоил Перукарникова добродушный Салонюк, в котором сытный обед разбудил все лучшее. – Це мьясо с нашим Миколою николы не пропаде, вирно я кажу, Жабодыщенко?
В ответ раздалось утробное урчание.
– Вирно? – уточнил Тарас.
