— Напишите, — согласно сказал я.
— Или сначала нужно провести через худсовет? — подумала она вслух.
— Диночка, вам виднее, — сказал я, — Гога — за, вы — тоже… Всем ясно, что театр ему задолжал…
— Нужно выяснить порядок, — рассудительно сказала Дина. — Может быть, в этом случае лучше прозвучит письмо от общественности?..
— И это красиво! — сказал я. — Сделать черновичок?.. Или вы сами?..
— Сделайте на всякий случай, — покровительственно сказала Дина. — Главное — выяснить порядок…
Черновичок сохранился. В нем вкратце излагалась история вопроса, упоминался зав. кульсектором БДТ Сергей Абашидзе с его приоритетным предложением и то, какую решающую организационную, творческую и нравственную роль сыграл А. А. Блок в жизни Большого драматического театра. Главным же аргументом был, как вы понимаете, блоковский юбилей и то обстоятельство, что именно в наше счастливое время в театре возникла реально действующая Малая сцена, со своим репертуаром и зрителем, расширившая диапазон художественной работы АБДТ имени М. Горького.
В подписанты черновичок намечал от театра Г. А. Товстоногова и К. Ю. Лаврова, а от общественности — персека Ленинградского отряда советских писателей А. Н. Чепурова и видных блоковедов.
Р. был убежден, что дело сладится.
Но неожиданно Гога и Дина стали уходить от темы, и однажды, встретившись у расписания с Лавровым, Р. догадался задать вопрос ему:
— Кира, — сказал он, — тут была идея назвать Малую сцену именем Блока, вы обсуждали ее на худсовете?..
Кирилл молчал, думая, как ответить.
Тогда Р. добавил:
— Блок сделал для этого театра не меньше Горького, мягко говоря…
— Не знаю, Володя, — сказал Кирилл. — Я не вижу в этом смысла…
Проглотив информацию, Р. сказал:
— Жаль.
Ну что тут поделаешь? Все естественно. Лавров имел полное право думать не так, как Р., и видеть смысл в том, что для Р. смысла не имело.
И если Гоге и худсовету пришлось выбирать между тем, что видится Р., и тем, что видится Л., вполне понятно, что, в конце концов, все приняли сторону Л.
Хотя сперва Гоге показалось, что это «очень хорошая мысль», и он готов был ее реализовать.
Накануне сдачи спектакля худсовету театра, по пути на Малую сцену Гога отозвал Р. в сторонку, чтобы конфиденциально напомнить о характерности и все-таки вымарать последнюю перед «Календами» сцену Бертрана и Гаэтана.
— Мы выиграем, если заранее не будем подавать Гаэтана, понимаете? Тем сильнее будет удар, когда он читает свою главную песню… Поверьте мне, Володя, я чувствую в этом месте вялость, и ее нужно убрать…
И тут Р. сказал:
— Хорошо, Георгий Александрович.
Чуть помедлив, Гога повторил:
— Понимаете, есть ощущение, что «Майские календы» нужно начинать раньше… И Заблудовский от этого выиграет…
Р. сказал:
— Георгий Александрович, я уже согласился, что вы меня убеждаете?
Он сказал:
— Я себя убеждаю…
И пошел в зал.
Что-то мешало артисту Р., и он не понимал что.
Кажется, подчиняясь Гогиным убеждениям, он утрачивал власть над собой. На время — но утрачивал.
Ему казалось, что Гога то и делал, что всей силой своего дарования лишал Р. собственной воли. Отчасти, но лишал.
А завтра был худсовет.
Императорский библиотекарь
В «Амадее» Питера Шеффера Грише Гаю досталась невеликая роль императорского библиотекаря Ван Свитена.
Костюмы к спектаклю сочинил Эдик Кочергин, а помогала их делать Инна Габай. На атлас или парчу нашивалась крашеная гардинная сетка. А красить ее нужно было по чутью: похолоднее или потеплее, и выходило необыкновенно красиво…
Гришин камзол шили в театрально-постановочном комбинате из сиреневой парчи, перекрывая ее лиловой гардинкой; на штаны пошел сиреневый блестящий атлас; туфли были замшевые и тоже сиреневые, с бутафорской сиреневой пряжкой, ну и, конечно, белоснежная рубашка с жабо. Прибавив сюда белые обтягивающие чулки и напудренный парик, получим общую картинку…
Но, надевая дворцовый камзол и сиреневые штаны, натягивая чулки и башмаки, Гриша уже не мог отвлечься от своих собственных проблем. Он думал о старшей дочери, уехавшей навсегда в страну Израиль, и о судьбе потерянного внука. Ему казалось, что он должен спасти жену, обманутую немецким дельцом, и младшую дочь Настеньку, которая забывает русский язык…
И о ком бы из своих он ни думал, жизнь поворачивалась так, что только тверди да тверди самому себе фразу из любимой роли в «Фиесте» Хемингуэя: «Не падай духом, никогда не падай духом…»
И снова промах, накладка… Странности.
Обо всех случаях докладывали Гоге, и Гога стал его избегать.
Многие ярились, не понимая, в чем дело, а это подступала болезнь…
А ведь он помнил времена, когда они с Гогой были очень близки, потому что приехали из Москвы строить новый Ленком настоящими единомышленниками и друзьями.
Однако, приняв БДТ, Георгий Александрович не тотчас позвал за собой Гая, а когда все-таки позвал или принял в расчет Гришино стремление, то уже на вторые, а не первые роли, о чем, судя по некоторым свидетельствам, его и предупредил. То есть речь шла об укреплении вторых ролей в БДТ артистом первого положения из Ленкома, и ему самому предстояло решить, согласен он на новые условия или нет.
Пожалуй, это и был для Гриши первый удар.
Попробуй-ка сделать такой выбор: остаться одному в обезглавленном Ленкоме или продолжить совместную с Гогой творческую жизнь, но уже на втором плане…
И Григорий снова присягнул на верность Георгию, приняв его условия и стараясь не падать духом…
Гай всегда был настоящим добытчиком и кормильцем. Он первым вскакивал по утрам, чтобы приготовить кашу для маленькой Насти. Принести же домой что-нибудь вкусное было для него постоянной задачей…
Читателю, не изучившему наших времен, полезно узнать, что добывание дефицитных продуктов было актуально в живой повседневности, и мужчина, содержащий семью, по праву гордился, доставив в зубах и положив перед детенышем свежесхваченную добычу.
В постоянной охоте использовались как индивидуальные, так и коллективные навыки, и здесь трудно переоценить роль заказных или шефских концертов силами артистов БДТ перед работниками советской торговли.
Гастроли 1970 года протекали в приподнято-дружеской атмосфере празднования 40-летия Советского
