падал в полной темноте.
И вдруг совсем близко вспыхнуло морс огней — подо мной был большой город! Светящиеся стрелы улиц со всех сторон вонзились в яблоко-лошадь, пылающее золотым огнем. Все это быстро приближалось, и вот уже деревья какого-то парка стремительно бросились мне навстречу. Я зажмурился, ожидая удара, но вместо этого ощутил легкий толчок в спину.
— Эй, приятель! — крикнул кто-то у меня над ухом. — Посторонись немного или шагай веселей, а то опоздаем на площадь!
Я открыл глаза и обнаружил, что стою на песчаной дорожке парка, а мимо меня валит пестрая толпа в карнавальных нарядах. Смирный гнедой пони, запряженный в тележку, увитую цветами и лентами, тихонько подталкивал меня сзади. В тележке сидел румяный толстяк в зеленом жилете, разлинованный, как арбуз, и две девушки в масках и нарядных платьях. Они смеялись и бросили в меня серпантин.
Я посторонился, пропуская пони, и пошел рядом с тележкой. На мне, как оказалось, тоже был надет какой-то шутовской балахон с кружевным воротником. Он был белый, с черной, украшенной завитушками, заглавной буквой “П” на груди.
Вся праздничная толпа двигалась к выходу из парка, чтобы влиться в людскую реку, текущую по широкой, залитой светом улице.
В небе над нами то и дело вспыхивали букеты разноцветных ракет.
— Это буква “П” у вас на груди означает, как видно, “Пьеро”? — смеясь спросила одна из масок, сидящих в тележке.
— Ах, если бы кто-нибудь мог это знать! — ответил я.
— А я знаю, — сказала другая.
— Ну и что же, по-вашему, означает это “П”? — спросил я, улыбаясь.
— “Пациент”, — произнесла маска, и я сейчас же узнал ее. Но тут пони, выбравшись, на широкую дорогу, пустился вскачь, и скоро я потерял тележку из виду.
Улица была полна крика и смеха, музыки и веселья. Люди, фонари, лошади, дома — все плясало, в то же время дружно двигаясь вперед. На больших платформах, влекомых шестерками лошадей, возвышались громадные конструкции, усыпанные цветами, фонариками и мальчишками.
Я оказался вблизи одной такой платформы. На ней была установлена высокая пирамида, состоящая как бы из колец разного размера, нанизанных на одну ось. На уступах пирамиды расположились пестро раскрашенные клоуны, жонглирующие апельсинами, шляпами и даже горящими факелами. На самой вершине стоял атлетического сложения красивый молодой человек и держал на плече тоненькую девушку в разноцветном трико. Их лица тоже были ярко раскрашены, а на голове у гимнастки красовалась островерхая шляпка с бубенцами.
Мы приближались к перекрестку, где вся процессия разделялась на два рукава, огибавшие большой мраморный фонтан. Струи воды, изрыгаемые золотыми львами, высоко взлетали в воздух и с шумом падали б центре фонтана. Громоздкая платформа, неуклюже поворачиваясь, задела колесом парапет, пирамида накренилась и клоуны под общий хохот посыпались прямо в воду. Вмиг поверхность фонтана, который оказался довольно глубоким, покрылась головами и шляпами.
Гимнаст и его партнерша тоже не удержались на вершине пирамиды и спрыгнули в воду. Некоторое время они не показывались на поверхности и вынырнули, наконец, возле самой лестницы, ведущей из воды на мостовую. Подхватив девушку на руки, гимнаст поднимался по мраморным ступеням, словно Нептун, выходящий из моря. Они весело смеялись, серебристые ручьи стекали с длинных волос девушки, вода смыла грим, и я снова узнал ее, но в этот момент подкатил маленький лоскутный фургон и, забрав обоих, быстро скрылся из виду.
Я отправился дальше, разглядывая праздничную толпу и тщетно пы аясь понять: если все это — сон, то кому он снится? Было очевидно, что главный герой всего происходящего не я. Значит, сон чужой. Но чужой сон нельзя увидеть. Значит, это не сон. Но тогда получается, что на карнавал я действительно упал с неба, а это может быть только во сне. Круг замкнулся.
Я отведал мороженого, поднесенного мне дородной краснощекой женщиной в белом колпаке. Мороженое было очень вкусное и холодное, в его реальности сомневаться не приходилось. Для опыта я даже положил кусочек под язык и сейчас же взвыл от морозного укола, но нет — не проснулся.
Улица вдруг раздалась в стороны, и карнавальный поток вылился на площадь. Над головами запрудившего ее народа метались разноцветные лучи. В центре площади возвышалась большая, ярко освещенная сцена. Она была еще пуста, но именно на нее, не отрываясь, смотрели все собравшиеся. Пульсирующий гул и гомон накатился откуда-то издалека и, достигнув меня, превратился в дружный хор голосов.
— Свет-ла-на! Свет-ла-на! — грянули вокруг, и буквы этого имени вспыхнули вдруг в небе над площадью. Я взглянул на сцену и снова увидел ее — девушку, каким-то непостижимым образом заманившую меня в свой сон. В длинном черном платье и теперь уже без маски, счастливо улыбаясь людям, на сцене стояла Заноза.
Заноза?!
Черная вспышка ударила вдруг в глаза, мгновенно уничтожив и залитую светом площадь и пеструю толпу на ней, тьма и тишина разом навалились на меня и с непостижимой силой бросили на землю. Сначала мне показалось, что я ослеп и оглох, но постепенно глаза привыкли к темноте, и тогда во мраке проступило белое, колышущееся пятно — это Заноза, сидя на кровати, облачалась в свою рубашку.
— Алкаш вонючий, — ругалась она шепотом, — и тут пожалел! Полдозы сэкономил, гад…
Слова относились, по-видимому, к Хозяину.
— Что это было? — спросил я, поднимаясь с пола и пристраивая на вешалку пальто. Заноза ничего не ответила. Она встала, подошла в двери и прислушалась, нет ли кого в коридоре. Мне пришлось продолжать самому:
— Я сейчас видел сон, но он странный был какой-то. Все время казалось, что снится он тебе.
— Сон? — Заноза обернулась. — Дурак! Если бы мне снился сон, тебя бы тут уже не было. Ты попробуй на улицу выйди. Там Студенту как раз сон снится. Обхохочешься! Пока жив будешь.
— Это в каком смысле?
— Да в любом. Сон! Хорошо бы сейчас, в самом деле, поспать. А? — Она вздохнула и задумчиво произнесла:
— Поспать… Просто лечь и вздремнуть… Ты вот что, Пациент, надевай-ка куртку свою, становись к двери и слушай. Как Блатной пойдет Студента сменять, так и ты за ним. Выберешься во двор — сразу беги, не жди, чтоб хватились. Уходи в лес и не останавливайся, сколько сил хватит, хоть ползи. Если уйдешь далеко, пока у них пересмена, тогда, может, и спасешься, понятно?
Ничего мне не было понятно. И главным образом не понятно, зачем она хочет меня запугать. Видимо, пытается избежать расспросов о том, что происходило здесь, в этой комнате, несколько минут назад.
— Хорошо, — сказал я, — раз уж у вас тут так плохо и страшно, я побегу. Но сначала расскажи мне, где мы с тобой были только что, ведь если это не сон, то карнавал, значит, происходил на самом деле?
— Да, — твердо сказала Заноза, — на самом деле. Здесь все происходит на самом деле, хотя и от укола…
Карнавал от укола, подумал я. Бред!
— А что он вам колет такое?
— Не знаю, — Заноза пожала плечами, — зелье какое-то. Хозяин его прячет от всех, по капле получаем, а где достает — никому не известно. Говорят, раньше просто пить давал, это Доктор его надоумил с уколами…
— Доктор? Он что, тоже здесь счастье нашел?
— Да он давно уже тут. Видно, нашел.
— А чем он занимается? Каждый раз устраивает вручение себе Нобелевской премии?
— Не знаю, что он там устраивает, только из комнаты своей выпадает весь в помаде…
— А зачем все это Хозяину? Он с вас деньги берет?
— Деньги… Деньги — это так, попутно. И все остальное — попутно…
— Но для чего же он пичкает вас зельем?
