Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Сиракузах обес­печен успех; и даже те, кто не присоединял своего голоса к крикам об измене, не могли не согласиться с тем, что для спасения государства необходимо поручить главное началь­ство одному человеку. Еще не забыли, как некогда, во вре­мена предков, Гелон в качестве неограниченного военачаль­ника спас Сицилию от карфагенян. Таким образом, стратеги были отрешены от должности и Дионисию вверено едино­личное командование армией.

Во время карфагенской осады акрагантинцы набрали отряд наемников в 1500 человек, который затем, после паде­ния Акраганта, вступил в сиракузскую службу и в описы­ваемое время стоял гарнизоном в Геле. Теперь Дионисий призвал этот отряд в Сиракузы и привлек его на свою сторо­ну обещанием двойного жалованья; кроме того, он составил себе из надежных людей отряд телохранителей в 1000 чело­век. Опираясь на эти силы, он сбросил, наконец, маску, ов­ладел арсеналом и захватил в свои руки всю правительст­венную власть. Город оставался спокойным, потому что вся­кое сопротивление было бы бесплодно, и, кроме того, ввиду страха перед карфагенянами, все остальное казалось неваж­ным, только бы Сиракузы были спасены — все равно, кем и каким образом. Дионисий добился того, что оба его влия­ тельнейших противника, Дафней и Дамарх, были осуждены Народным собранием на смерть и казнены; сам он женился на дочери Гермократа и выдал свою сестру замуж за шурина Гермократа, Поликсена.

Карфагеняне выжидали в Акраганте исхода сиракузских волнений, потому что всякое наступательное движение с их стороны было бы только выгодно сиракузской военной пар­тии. Лишь когда Дионисий был избран главнокомандую­щим, они тронулись с места и приступили, около середины лета 405 г., к осаде Гелы. Как и в предшествовавшем году, в Сиракузы собралась союзная армия сицилийских и италий­ских греков, командование которою на этот раз принял, ра­зумеется, Дионисий. Однако исход дела оказался таким же, как при Акраганте; правда, и оборонительная позиция греков была гораздо хуже, чем там. Нападение Дионисия на карфа­генский лагерь окончилось полной неудачей; долее невоз­можно было отстаивать Гелу, и не оставалось ничего друго­го, как очистить и этот город, и соседнюю Камарину, а жи­ телей перевести в Сиракузы. Теперь в руках неприятеля бы­ло все южное побережье острова, и со дня на день можно было ждать осады самих Сиракуз.

Таким образом, и военная диктатура оказалась бессиль­ной повернуть военное счастье. И это было вполне естест­венно; деморализация сиракузского войска достигла за вре­мя демократического правления таких размеров, что ее не­возможно было искоренить сразу. Но эти события должны были тем сильнее поколебать положение Дионисия, чем больше надежд народ возлагал на его диктатуру. Во время отступления из Камарины в армии вспыхнул мятеж; сиракузские всадники, принадлежавшие к знатнейшим фамилиям го­рода, поскакали в Сиракузы, где без сопротивления овладели арсеналом; дом правителя был разграблен, а его молодая жена подверглась таким жестоким насилиям, что последствием их была ее смерть. Затем всадники разошлись по своим домам, считая дело конченным. Но Дионисий бросился вслед за ними во главе своих верных наемников; в полночь он явился перед городом, выломал ворота и занял рынок; всадники обороня­лись беспорядочно и в одиночку, и часть их была убита, часть изгнана из города. Теперь власть тирана была более упрочена, чем когда-либо.

Карфагеняне также не решались напасть на Сиракузы. Еще во время осады Акраганта в их войске появилась чум­ная эпидемия, жертвою которой пал сам главнокомандую­щий Ганнибал; теперь чума возобновилась с удвоенной си­лой. При этих условиях Гимилькон, принявший после смер­ти Ганнибала начальство над войском, не мог и думать об осаде такой сильной крепости, как Сиракузы, — тем более что приближалась зима. Поэтому он начал переговоры, и Дионисий пошел навстречу его предложениям. Был заклю­чен договор на условиях сохранения каждой стороной ее территориальных приобретений. Завоеванные греческие го­рода должны были остаться во владении Карфагена, а из­гнанные граждане — вернуться на свои места и платить дань в качестве подданных; элимийцы и сиканы также должны были признать над собою власть Карфагена. Дионисий был признан сиракузским тираном; сикелам обеспечена была не­зависимость, точно так же и греческим городам в восточной части острова, — Мессене, Наксосу, Катане; Леонтины. со­единенные с 423 г. с Сиракузами, снова были восстановлены в правах самостоятельной общины. Камарина, Гела и Акрагант были, насколько розможно, вновь отстроены; в области разрушенной Гимеры карфагеняне еще два года назад осно­вали военную колонию Фермы, в которую теперь были при­няты все уцелевшие гимерийцы.

В то время как великая западная демократия преврати­лась, таким образом, в военную монархию, великая восточ­ная демократия также быстро приближалась к падению. Од­но время казалось, что и здесь восторжествует монархиче­ский строй. Если Афины справились с последствиями сици­лийской катастрофы и с отложением своих союзников, если они вернули себе господство на Эгейском море, то этими успехами они в значительной степени были обязаны воен­ным талантам Алкивиада. Он с 411 г. стоял во главе флота, избранный на этот пост не афинским народом, а экипажами самого флота, и поэтому свободный от всякой ответственно­сти перед отечественными властями; фактически он в тече­ние всего этого периода был диктатором большей части Афинского государства. Теперь, когда покорение Геллес­понта было закончено, — ему был открыт, казалось, и путь к господству над самими Афинами. Весною 407 г. он заставил народ избрать себя в стратеги и, получив известие о своем избрании, совершил при ликовании толпы свой въезд в род­ной город, который он покинул восемь лет назад во главе снаряженного в Сицилию флота (конец фаргелиона, май 407 г.). С его прибытием всякая оппозиция умолкла; с него торжественно было снято религиозное проклятие, тяготев­шее над ним со времени процесса об оскорблении мистерии, и постановлением Народного собрания ему даны были неог­раниченные полномочия для ведения войны.

Казалось, цель была достигнута; оставалось сделать еще последний шаг, и друзья, как и враги, ожидали, что этот шаг будет сделан. Избрание в стратеги и возвращение в Афины имели смысл лишь в том случае, если Алкивиад решил нис­провергнуть существующий порядок, чтобы занять в Афи­нах такое же положение, какое он занимал до сих пор во флоте. Иначе возвращение в Афины было серьезной полити­ ческой ошибкой, так как этим шагом Алкивиад только ли­шал себя принадлежавших ему до тех пор полномочий, не получая взамен их никакого существенного вознаграждения. В самом деле, та же самая народная воля, которая сегодня возвысила его до величайших почестей, могла завтра сверг­нуть его, пока он опирался только на изменчивое большин­ство Народного собрания. И весьма вероятно, что он добил­ся бы власти, если бы у него хватило смелости протянуть руку за ней. Действительно, в Афинах все были убеждены в том, что успешное окончание войны возможно только под управлением Алкивиада, а достаточные классы, и особенно все те, кто был замешан в олигархическом движении, при­ветствовали бы тиранию как избавительницу от господства черни, которое все более утверждалось в Афинах при управ­ лении Клеофона.

Но как некогда в Сицилии, так и теперь в решительную минуту у Алкивиада не хватило духа выйти из границ за­конности и, очертя голову, идти напролом. Он упустил бла­гоприятный случай, — на свое несчастье и на гибель Афин. Прожив без дела в Афинах целое лето, он, наконец, осенью вышел в море для покорения Ионии во главе ста триер, ты­сячи пятисот гоплитов и ста пятидесяти всадников, прово­жаемый нетерпеливыми ожиданиями своих сограждан. Бо­лее ему уже не суждено было увидеть родину.

Между тем на театре военных действий дела приняли очень неблагоприятный оборот для Афин. Со дня сражения при Кизике пелопоннесцы неутомимо работали над создани­ем нового флота; и хотя отозвание сицилийских контингентов очень затруднило эти старания, однако в конце концов цель была достигнута. Летом 407 г. у Эфеса стоял флот в 90 кораблей, который, хотя ни по численности, ни по досто­инствам не мог сравниться с афинским, но все же был доста­точен для того, чтобы тревожить последний и до известной степени тормозить его действия.

А главное, спартанцы наконец нашли подходящего че­ловека для командования флотом. Новый наварх Лисандр, сын Аристокрита, принявший начальство летом этого года, происходил из небогатого дома, который, впрочем, подобно царям, вел свое происхождение от Геракла. Храбрый солдат и один из лучших полководцев того времени, он, однако, своими успехами был обязан главным образом своим ди­ пломатическим способностям и умению .подчинять людей своим целям. В продолжение всей своей жизни он не имел других честолюбивых желаний, кроме желания быть полез­ным своему отечеству. Он стоял неизмеримо выше всяких низменных страстей; через его руки прошли миллионы, и он не присвоил себе из них ни одной драхмы. Человек, повеле­вавший почти с неограниченными полномочиями над поло­виной Эллады, умер в бедности.

В то же время отношения к Персии приняли более дру­жественный характер, чем когда-либо. Весною