Мы сжимали побелевшие губы, стискивали до хруста в пальцах древки пилумов, напряженно всматривались в густые заросли, наполовину скрытые пеленой дождя. И молились своим богам, прося у них одного — быстрее выйти из этого проклятого леса.
Пройти нам удалось не больше полумили.
Сначала никто не сообразил, что произошло. Передовые отряды колонны, вдруг остановились. С нашего места не было видно, что там произошло.
Рябой повернулся ко мне и, облизывая пересохшие вдруг губы, хрипло спросил:
— Опять что ли завал?..
И вдруг рухнул в грязь со стрелой в глазнице.
В этот миг со всех сторон раздался леденящий душу вой, и на нас обрушился град камней и дротиков. Мне показалось, что это воют и стреляют сами деревья.
В первые же секунды рядом со мной упало человек пять. Остальные метались из стороны в сторону, прикрывшись щитами и затравленно озираясь, пытаясь увидеть врага. Но снаряды летели отовсюду, не было никакой возможности определить, откуда прилетит очередная стрела. То тут, то там вражеский дротик находил свою цель и пронзенный насквозь солдат, захлебываясь кровью, валился на землю.
В вой и рев вплелись вопли раненых, беспорядочные команды, крики ужаса, женский визг и ржание перепуганных мулов. Это был самый настоящий хаос. Избиение растерянной беззащитной толпы. По колонне словно ходила огромная коса, выкашивая целые ряды.
Нас расстреливали с очень близкого расстояния, поэтому от доспехов пользы было немного. А щит… Щит полезен, когда ты знаешь, где враг и можешь повернуться к нему лицом.
Нас застали врасплох, мы были измучены маршем, растеряны и не готовы к сражению. Но все же мы были вымуштрованными винтиками огромной отлично отлаженной машины под названием «легион». Мы были опытными, отлично обученными и спаянными железной дисциплиной профессиональными солдатами. И если варвары думали, что мы станем легкой добычей, они здорово просчитались.
— Спина к спине! Спина к спине! — рев Быка перекрыл на мгновение какофонию боя, если это можно было назвать боем.
За ним клич подхватили другие командиры. Бестолковые метания прекратились. Быстро и слаженно, будто и не было этих мгновений паники, мы занимали свои места в строю, не разбираясь, где своя центурия или когорта, а просто вставая под ближайший значок. Сходящих с ума гражданских, пинками и затрещинами загоняли в середину строя.
Встав спина к спине, закрывшись щитами и ощетинившись пилумами, мы приготовились отразить атаку. И она не заставила себя ждать. Неподвижный до этого момента лес ожил. Со склонов на нас ринулись орды германцев.
Огромные, волосатые, полуголые, раскрашенные синей и зеленой краской, обезумевшие, визжащие, вопящие, орущие они летели на нас и казалось ничто не сможет остановить их напор.
— Пилумы!
Сотни дротиков метнулись навстречу этой живой стене, пробивая в ней бреши. Но германцы даже не обратили на это внимания. Мы взялись за мечи…
Они врезались в наш строй тяжелым тараном. Будь на нашем месте менее опытные солдаты, бой закончился бы после первой сшибки. Никто из варваров и не помышлял о защите. Все они визжа лезли вперед, пытаясь любой ценой добраться до врага. Получив удар мечом под ребра, они норовили в последнюю секунду жизни ухватиться за щит легионера и повисали на нем, открывая дорогу копью своего товарища. Если кто-то оставался безоружным, он продолжал сражаться голыми руками, а некоторые пускали в ход и зубы.
Они бросались на нас, как свора взбесившихся псов. Раз за разом, не считаясь с потерями, не замечая ран.
Правда, варвары все же остаются варварами. Среди них большинство думало не столько о сражении, сколько о добыче. Стремясь прорваться к обозу, они даже не пытались действовать организованно. Увидев брешь в нашем строю, они кидались туда, забыв всякую осторожность, и падали под нашими мечами.
В общем-то, это нас и спасло. Знай они хоть что-нибудь о дисциплине, нам пришлось бы совсем туго. А так после получасового ожесточенного боя, нам все же удалось отбросить их. Крича ругательства, они растворились в лесу, оставив своих павших и раненых на поле боя.
Преследовать их мы не стали. Отступление могло оказаться ловушкой. Да и обоз нельзя было оставлять. Поэтому едва последний германец скрылся, трубы сыграли отбой.
Раненых варваров мы добивали с остервенением, давая выход пережитому страху и отчаянию. Вероломство должно быть сурово наказано.
После того как последний варвар перестал биться в предсмертной агонии, настало время считать наши потери. Они оказались огромными. Как выяснилось, более или менее удачно отбились от германцев те когорты, которые были в начале колонны. Арьергард тоже пострадал не особенно сильно, там были опытные бойцы, не отягощенные обозом. А вот вся середина оказалась попросту раздавленной натиском варваров. К тому же именно в том месте по одну сторону дороги были лесистые холмы, а по другую — заболоченная низина. Германцам удалось сбросить наших в это болото, где тяжеловооруженная пехота была бессильна против легких подвижных варваров. Там-то и было настоящее избиение. А мне казалось, что именно на нашем участке дела были плохи.
Дорога и близлежащие заросли были усеяны трупами. Вперемешку лежали тела легионеров, варваров, солдат вспомогательных войск, женщин, детей. Повсюду стояли разбитые повозки. Припасы, снаряжение и всякий скарб валялись в грязи. Слышны были стоны раненых, женский и детский плач. Только солдаты молчали. Ни ругани, ни команд, ни хохота… Мы были слишком подавлены. Наша победа была больше похожа на поражение. Все понимали — еще несколько таких атак, и от трех легионов останется лишь воспоминание.
Однако предаваться унынию и скорби времени не было. Мы должны были как можно скорее выйти из этого леса на открытую местность. Там мы сможем дать правильный бой. Там германцам придется очень несладко, когда они пойдут на плотно сбитый строй легионов. Все варвары хорошие воины. Сильные, бесстрашные… Но хороши они, когда нападают из-за угла. У них не хватает упорства, выучки и дисциплины, чтобы успешно драться в настоящем бою.
Слава богам, командиры это тоже понимали. Поэтому мы лишь кое-как закидали тела наших парней ветками и землей, рассчитывая вскоре вернуться сюда и похоронить их, как положено. Потом привели в порядок обоз, и, уже в боевом порядке двинулись дальше к Ализо. Теперь отдельные когорты охранения постоянно следовали по обе стороны от колонны, оберегая фланки от внезапного нападения. Авангард и арьергард были усилены, разведка ушла далеко вперед.
Но все эти меры предосторожности не могли исправить главной ошибки. Мы шли по почти незнакомой территории, которую полностью контролировал враг. Мы шли в самое неподходящее для маршей время года. Мы шли, отягощенные огромным обозом, который связывал нам руки и уменьшал скорость передвижения. Эти грубейшие ошибки и просчеты командования привели к тому, что боеспособность легионов была снижена донельзя. И варвары с успехом пользовались этим. Боевое охранение попросту не могло сдерживать их.
То там, то тут, германцы просачивались сквозь наши дозоры и нападали на колонну. Мы огрызались, как раненый, загнанный в ловушку зверь. В наших контратаках было больше отчаяния, чем злости, больше обреченности, чем жажды победы, больше безысходности, чем надежды.
Среди нападавших мы часто узнавали отряды, которые совсем недавно располагались в нашем лагере, изображая из себя преданных союзников. Это бесило больше всего. Конечно, предательство можно назвать военной хитростью. Но много ли доблести в победе, добытой не мужеством, а хитростью? Порой поражение может принести больше славы, чем победа. Впрочем, варварам эта истина была неведома.
Целый день мы пробивались вперед, отражая постоянные атаки германцев. Дождь не переставал. Из-за него наши щиты постепенно приходили в негодность. Дерево и кожа скутумов тяжелели, набухали прямо на глазах. Бросать мы их не отваживались, но и защищаться не могли. Просто забросили за спины, в надежде на прочность кольчуг.
Каждый шаг стоил нам одного солдата. Раненых мы тащили на себе, зная, что германцы их обязательно добьют, если их оставить. Многих убитых оставляли, хотя это во все времена считалось