подбросили?
– Возможно? Кстати, ваших пальчиков на изъятых вещдоках мы не нашли. И это не удивительно – ведь вы обучены, как скрывать улики. Так вот и первый вопрос: кому вы должны были передать взрывчатку и книги?
– Я ещё раз повторяю, это ошибка.
– Ошибки быть не может, – хладнокровно заявил следователь, буравя Степанова злым взглядом, – на вас есть обширные показания. Если хотите точно знать, то вас сдали два боевика. Мы их взяли в горах три дня назад, и они раскололись. Откуда, по-вашему, боевикам из двух разных групп известны ваша фамилия, должность, место жительства, если вы простой следователь? И, наконец, как мог простой следователь заявиться на квартиру, где боевики готовили акцию, и ещё правильно назвать пароль? Так что я сейчас пойду, а вы до утра хорошенько подумайте, Степанов.
– Позвольте, меня же ждут на работе, да и жене, ребёнку я должен хоть что-то сообщить? – заволновался Степанов.
– А детям, которых твои сообщники взорвали спящих в доме, кто-либо сообщал? Сиди здесь и думай, как нам быстрее обезвредить твоих подельников. Понятно?
Степанов за ночь попытался обдумать стратегию своей защиты. Он уже понимал, что следователь сказал ему далеко не всё. Видимо, у него имелись ещё какие-то показания или косвенные улики. То, что прямых нет, Степанов не сомневался. Но утром к нему пришёл не следователь, а адвокат.
– Здравствуйте. Я ознакомился с вашим делом. Ну и нахлобучили они на вас – прямо таки всё, что могли.
– Это какая-то ошибка, – продолжал настаивать Степанов.
– Разумеется, ошибка. Иначе и быть не может. Они считают вас руководителем подпольной ячейки.
– Чего, чего?
– Вот и я просмотрел материалы дела – абсолютная глупость. Мы всё это легко отметём. Другое дело – халатность, повлекшая за собой пособничество, тут уж, извините, вам четко светит от двух до пяти. Но если похлопотать, то можно обеспечить мягкий режим и исправительное заведение для бывших сотрудников. Сами понимаете, в тюрьмах к бывшим отношение не лучшее.
– И это всё, на что вы способны?
– К сожалению, да. Адвокаты не волшебники, а только посредники в отношениях между клиентом и законом. Давайте обсудим вопрос гонорара. Я, знаете ли, люблю и специализируюсь на делах сотрудников МВД. Всегда очень серьёзные и толковые клиенты, им многое объяснять не надо.
– Я вас вынужден разочаровать, – с грустной усмешкой проговорил Степанов, – Я ни в чём не виноват и хочу добиваться справедливости. А потом, я когда служил – не брал. У меня нет дорогих машин, квартир. Так что мне нечем вам платить.
– Жаль, что так вышло, – адвокат задумался, – Как жаль, что у вас нет какого-нибудь неофициального профсоюза или фонда. Как это не парадоксально, но на сто случаев, всегда встречается кто-нибудь, как вы.
– Ну так подскажите министру внутренних дел, чтобы создал такой фонд, – съязвил Степанов.
– Как вы это себе представляете? Отказные деньги – 15%, за возбуждение дела 10% и так далее, – адвокат рассмеялся. – А может ввести подушный налог, как в Великобритании? Нет! Чтобы милицейская братия, добровольно отчисляла с трудом и слезами вымученные доллары в фонд? До такого уровня самосознание масс ещё не доросло. Но вы, не побрезгуйте, и примите мой совет – защищайтесь на процессе сами. Иначе наши бесплатные адвокаты всё перепутают и переврут.
– А небольшую просьбу вы выполнить сможете?
– Смотря какую? Адвокат постоянно ограничен законом и, как в нашем случае, средствами.
– Это не дорого. Сообщите жене, что со мной всё в порядке и я скоро выйду. Вот её телефон.
– Я непременно ей сообщу. Только на счет скорого выхода, вы заблуждаетесь.
Адвокат оказался прав. Два месяца следствия пролетели тягуче неприятно. Морально Степанов держался неплохо, но вот плечо, ужаленное стеклянным демоном, постоянно о себе напоминало. Перед самим судом, боль стала настолько сильной, что всю ночь он не спал. А надо было бы, так как защищать себя Степанов решил сам.
Суд, как оказалось, и вовсе прошёл без сложностей. Обвинений в явном участии ему даже не предъявили, зато в отношении преступной халатности и, как указал прокурор, явной и очевидной замешанности в террористической деятельности, Степанова осудили на четыре года общего режима и, разумеется, увольнения из органов без пенсии и без всего. А ещё через месяц Степанов был этапирован в колонию. Начальник колонии, пожилой подполковник, посмотрел документы, выслушал короткий рассказ Степанова и не стал спорить:
– Может это и правда, что тебя круто подставили? Слухи разные ходят, кто его знает. Но закон, он и в Африке, закон. Будешь хорошо себя вести, через пару лет попробую подать тебя на амнистию.
Дней десять Степанов привыкал к лагерному режиму. Тюрьма никогда не была сладким местом, а уж в России она сладкой никогда не была. Блатные его не трогали, видимо опасались крепкого сложения и не хотели неприятностей. Только вот плечо постоянно ныло и даже стало немного опухать.
Однако ночью его вызвали из барака, сказав, что с ним хочет говорить какой-то большой человек. Степанов не стал воображать, а спокойно вышел в сопровождении двух заключённых. Остановились они у медпункта, где горел свет. Парни жестом предложили Степанову войти, а сами остались снаружи. За столом где днем сидел фельдшер, его ожидал старик, в такой же как и все арестантской одежде, весь седой. В лагерной столовой он приметил этого человека, потому что тот всегда сидел за отдельным столиком. А если кто-либо предпринимал попытки пристроиться рядом, то несколько крепких парней настойчиво предлагали такому пересесть куда-нибудь. Степанов, как ему показалось, раньше уже где-то встречал этого человека, но даже его тренированная милицейская память ничего не подсказала.
– Здравствуй, сынок, – приветствовал его старик.
– Здравствуй отец.
– У всех у нас один отец, Царь небесный, – старик с любопытством осматривал Степанова.
– Я не в том смысле, – поправился Степанов, – Я имел в виду, что вы значительно старше меня.
– Это смотря как считать, – загадочно улыбнулся старик. – Я не очень то верю, что ты, бывший мент, связался с террористами. Ты, скорее всего, кому-то очень сильно мешал. Вот тебя и убрали. Кому мешал? Думай!
Старик удивительно строго и властно посмотрел на Степанова. Казалось, что его взгляд приникает куда-то вглубь сознания, ворошит прошлые воспоминания. Почему-то вспомнился стеклянный демон, снова больно заныло плечо, упрямый мальчишка по имени Генрих, деньги его отца, потом дочка с обновками, жена. Затем капитан, новый начальник отдела, генерал какой-то и ещё странные и не знакомые Степанову лица мужчин с бородами.
– Не должен бы я деньги брать, – сообразил Степанов, – вот за это и сижу.
– Если тебя послушать, то всей милиции сидеть надо лет по триста, каждому.
– Они же простые люди, а я рыцарь света. Я не должен был стяжательством заниматься.
– Как плечо? – неожиданно спросил старик, – Не беспокоит?
– Ноет, особенно на восходе и на закате.
– Ну-ка ложись, я тебя осмотрю, – предложил старик.
Степанов снял одежду и лег на кушетку. Старик некоторое время водил руками над плечом Степанова, затем сильно надавил одной рукой на грудь, а второй, в которой оказались хирургические ножницы, проткнул плечо Степанова и, как ему показалось, что-то там зацепил. Степанов от боли попробовал дернуться, но могучая рука сильно прижала его к кушетке. Послышался хруст, словно старик выдергивал из человека какую-то часть. Степанов закричал от боли и неожиданности, а старик уже выдернул щипцы с каким-то острым шипом, бросил его на землю и яростно затоптал ногами.
– Всё, мой хороший, все! Теперь боль отпустит и рана до утра заживёт. И беды твои пройдут. Глубоко
