Где ж теперь их сыщешь?
Наталья от такого поворота, сама не зная как уж и лучше — притвориться, что поверила, али уж…
'Куды ж я с этим выводком, куды? Да и ноги мои — страх', — мысли её как-то незаметно для неё самой стали выискивать в словах Антипа что-нибудь такое, что б самой поверилось.
Деревенский день разгорался. А в сельсовете Антипа уже ждала повестка. И хоть был он признан ограниченно годным, что, однако, не помешало его жене рожать каждый год по ребенку, подошла нужда и в нём.
Что ждало Наталью с пятерыми мал мала меньше, да шестым, которому ещё предстояло родиться, никому не было ведомо. И слава богу.
Глава 7
БАБОНЬКИ
К закату того же дня Акулина добралась до места назначения. Предписано было явиться со своей лопатой и запасом продовольствия на неделю. Дорога шла через Федоровку, через Выселки, а собирали всех в Михайловке. Акулина направилась к сельсовету, в окнах которого теплился еле заметный огонёк. У крыльца остановилась. Приглядевшись, в темноте нашла щепку, соскребла с обувки налипшую за дорогу грязь, для лучшего вида потерла пучком травы, одернула юбку, поправила на голове платок и осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыла дверь.
В полутемной комнате на сбитых наспех нарах спали женщины, а двое так и вовсе в простенке на полу на охапке соломы. К окну был придвинут, судя по виду — бывший председательский, стол. На нем еле теплилась керосиновая лампа, на слабый свет которой и пришла Акулина.
— Не топчись зазря. Подымут затемно. Устраивайся, как сможешь, да узелок под голову положи. А там, кто завтра уйдет домой на побывку, тебе место будет.
Крупная рыжеволосая женщина, заправив под платок выбившиеся пряди, вздохнув, пожевала губами, устроилась поудобнее и уже в следующую минуту спала так, будто и не говорила ничего.
И тут Акулина под общее посапывание и причмокивание поняла, что нет сил не то, что где соломки подыскать подстелить, а хоть падай, где стоишь. Она села на пол с краю, возле спящих на соломе. Разулась, поверх обувки положила узелок — вместо подушки. Скрутилась в маленький комочек и, прижавшись спиной к одной из спящих, попыталась уснуть. Голова была тяжелой, гудели натруженные ноги, а сон всё не брал. В голове всплывали картины прошедшего дня. Но самое главное, что не давало покою её душе — это мысль о том, что где-то, совсем недалеко, воюет Тимофей. 'Може, бог дасть свидеться'. С этой мыслью сон накрыл маленькую фигурку. Ночь продолжалась и солдаты трудового фронта спали.
Ещё деревенские петухи не прокричали, а над речкой серой ватой стлался туман, когда в комнату, чуть скрипнув дверью, вошел сержант.
— Девоньки, подъём, — было в этих коротких, негромко сказанных словах что-то такое, что женщины на нарах зашевелились и, перебрасываясь редкими словами, будто и не спали тяжелым усталым сном, стали торопливо собираться.
— Сбирайтесь. Новенькая — подь сюда.
Акулина, уже успевшая обуться, подошла к столу, возле которого на единственном стуле и сидел сержант.
— Дай-ка гляну твою обувку.
— Да ты не стесняйся, он нам тут и за отца родного, и за начальство строгое, и за попа, токмо вот мужа никому заместить не желает, — все та же рыжеволосая баба легонько подтолкнула Акулину к столу.
— Болоболка ты, Марья. Однако баба справная, — говоря всё это, он, наклонившись, внимательно рассматривал обувку Акулины.
— У нас тут сухие, да не стертые ноги — самое главное. С кровавыми мозолями много траншею не нароешь. Да и с простудой свалишься — тоже не работник.
Удовлетворившись осмотром обувки Акулины поднял глаза: 'С лопатой?'
— Как председатель велел. — Акулина протянула перед собой черенок лопаты, которую на ночь оставила у дверной притолоки.
Сержант поводил натруженной ладонью по черенку: 'Годится'.
Отполированный за картофельную копку черенок — хорошо помнил Акулинины руки.
— Идешь в ряд вместо убывшей. На месте всё сама увидишь.
— Становись.
Акулина вздрогнула и не сразу поняла — в чём дело. Но, женщины быстро выстроились, как потом узнала Акулина, в том порядке как работали. Одна из них потянула её за рукав: 'Сюды тебе'.
Сержант молча, серьёзно оглядывая каждую, обошел всех.
— Предупреждаю — немец рядом. Так что кому по нужде приспичит — никакого самовольства. Бегать куда указано. Обед сегодня будет. Обещали солдатскую кухню прислать.
Женщины ободрительно переговариваясь, направились к выходу.
Сразу за оградой последнего деревенского дома Акулина увидела извилистую траншею, которая одним концом упиралась в березовую колку, а другим — вплотную подходила к какой-то старой деревянной сараюшке. Перед траншеей возвышался земляной вал. Подойдя ближе, Акулина увидела, что траншея местами совсем мелкая, а местами — её с головой скроет. Перед этой траншеей также виднелись какие-то земляные сооружения. В этот момент небо озарил пробившийся сквозь туман луч восходящего солнца. В березовом колке звонко защебетала какая-то птаха. И тут же, перекрывая птичий щебет и тихие звуки раннего утра, что-то жутко ухнуло, потом ещё, ещё…
Кто-то громко взвизгнул. Двое кинулись к сержанту: 'Убьют тута, как бог свят, убьют!' Остальные молча спрыгнули в траншею.
— Поясняю для новеньких, — сержант сделал паузу, пережидая разрыв, — сюда снаряды не долетают. Но на случай какого шального — сидеть в окопе и не высовываться всё время обстрела. Ясно?
Акулина стояла как вкопанная — где-то там, под этими жуткими разрывами, под пулями, в такой же холодной и мокрой траншее был сейчас её Тимофей.
— Господи, спаси и помилуй раба твоего Тимофея, Господи спаси и помилуй…
Акулина молча спустилась в траншею и начала копать. Мокрая земля тяжелыми комьями липла к лопате.
'Землица, сколько её Тимофей перепахал, она должна помочь, спасти его в страшную минуту,' — мысли Акулины постепенно стали успокаиваться и она, продолжая выкидывать на бруствер тяжелые комья мокрой земли, повернула голову к соседке:
— В рост надо рыть, може наших мужиков спасаем. Да хучь и чужих. Може и наших кто побережет, — но соседка не очень-то махала лопатой.
— Не зыркай на меня. Я тута вторую неделю. Надорвалась вся. Что спина, что низ живота, поди уж и не видать мне деток.
— Не жалься, Мотька! Не вернутся мужики живыми, от святого духа щёль, родишь? Соседка по другую руку от Акулины воткнула лопату в землю и облокотилась на черенок подбородком, отдыхая.
— Бабоньки, бабоньки, перекур объявлю всем. Вместях отдыхать будем, — сержант стоял крайним и вместе со всеми орудовал лопатой. И только тут Акулина заметила, что в том месте на галифе, где должно быть колено расползалось бурое пятно. Она распрямилась, выгнула занемевшие шею и плечи, глубоко вздохнула и как у себя на картошке продолжала копать. Пот заливал глаза. Спины она уже не чувствовала. А сержант все не объявлял перекур.
— Иван Федорович, очумел, щёль? Побойся бога.
— Бабоньки, рядом долбють, слыш — автоматные очереди доносятся. Негде будет мужикам зацепиться. Войдут немцы в деревню. Попробуй их оттуль выкурить.
