— Нет, что вы фрау…
— Рубцова, — спокойно подсказала женщина.
— Очень рад с вами познакомиться, фрау Рубцова.
— А вы знаете, господин Кох, мне кажется я вас где-то встречала.
— Где же? Я никогда не бывал в России, вы, надо полагать, — в Германии.
— Все же… — Рубцова улыбнулась. Румянцев отметил, что улыбка получилась натянутая. — Впрочем, ладно. Будем считать, что наше знакомство состоялось сегодня. И в будущем постараемся стать друзьями. Мне этого хочется, — Рубцова говорила совсем не так игриво-легко, как за минуту до того. Совсем наоборот — твердо, решительно.
Из кабинета Розенберга донесся громкий голос. Генерал кого-то распекал.
— Может быть, я могу оказаться вам полезной.
Кох рассыпался в комплиментах. Характером тех услуг, которые намеревалась оказать ему переводчица Розенберга, он не поинтересовался. Пусть говорит все сама, раз начала.
— Подождите меня, господин Кох, я на минуту зайду к генералу, а потом вы проводите меня.
Прохаживаясь в ожидании Рубцовой около здания штаба, Василий думал о том, что скажет ему эта странная женщина. До сих пор она оставалась для него загадкой. И как он ни ломал голову, не мог объяснить себе поведение Вероники Викторовны Рубцовой. Еще тогда, после первой встречи с ней, он решил выждать. Сомнений в том, что Рубцова узнала его, не было. Как она поведет себя в дальнейшем? Значит, она тоже выжидала. Какова ее цель? Кто же, кто на самом деле эта женщина? Ладно. Кажется, сегодня ему предстоит еще один поединок. Вадлера он победил. А ее… Вероятно, это куда трудней.
— Заждались, обер-лейтенант? — прервал его мысли низкий голос Рубцовой. — Впрочем, я, кажется, не очень долго…
Они направились к набережной. Шли медленно. И, глядя на эту пару со стороны, на их размеренный шаг и спокойные лица, вряд ли кто-нибудь мог заподозрить, как собран, как внутренне насторожен Курт Кох, как напряжена Рубцова; никто не смог бы догадаться, что между этими двумя происходит поединок.
Первой заговорила Рубцова.
— Что же вы молчите, господин Кох? Ваша обязанность занимать даму.
— Я, право, не знаю, что может вас интересовать.
— Ну, расскажите хотя бы о вашей работе, я что-то плохо представляю себе ее характер.
— Что вы, фрау Рубцова, что же может быть интересного для вас в этой области? Грубая проза. Третьего дня мой взвод заготавливал продукты для господ офицеров, вчера занимался сортировкой одежды, пожертвованной населением для немецкой армии.
— Гм, пожертвованной… И что же, охотно жертвуют? И даже ценные вещи?
— Что вы! Нищая страна, нищие люди.
— Вы ошибаетесь, господин Кох. Не такая уж нищая. Об этом я и хотела говорить с вами. Мне известно ваше пристрастие к драгоценным камням, я даже видела некоторые экспонаты вашей коллекции…
— Если фрау Рубцова пожелает, самые лучшие станут ее собственностью.
— О нет, не об этом речь. Я равнодушна к драгоценностям. Постараюсь быть краткой. У меня есть сосед. При Советах он работал в ювелирном магазине. Одержим той же страстью, что и вы. Сейчас находится в бедственном положении. Он охотно уступил бы вам кое-что. За весьма недорогую цену. Я кое- что смыслю в этих стекляшках. Камни настоящие, ручаюсь.
— Я очень благодарен вам, фрау. Но, право же, вряд ли я смогу купить что-нибудь. Понимаете… — Кох замялся.
— Нет, не понимаю, господин Кох. Вы не похожи, совсем не похожи ни на коллекционера, ни даже на коммерсанта. В вас нет азарта, или…
— Что вы, что вы, фрау Рубцова! Конечно, верю. И, конечно, взгляну на эти камни. Где и когда вы сможете показать их?
— Вам придется зайти ко мне. Желательно сегодня же вечером. Часов в восемь-девять.
— Хорошо. Один вопрос: чем обязан столь благосклонному отношению ко мне?
— Я помогаю человеку, попавшему в беду, моему соседу. В свое время он тоже оказал мне немалые услуги. Сейчас я объясню вам, как разыскать мой дом.
Курт Кох выполнил свое обещание, вечером он направился к Рубцовой. Василий Румянцев не мог поступить иначе. Он должен был выяснить как можно скорей, чего хочет от него эта женщина. Нужно быть готовым ко всему, даже к самому худшему.
Дверь открылась тотчас же, как только Курт Кох притронулся к звонку. Его ждали.
Войдя вслед за Рубцовой в комнату, Кох огляделся. Несколько пустоватая большая комната. Окна очень высокие и широкие, задернуты портьерами. Две тахты, мягкие стулья, кресла. Пианино. На стенах две-три картины, фотографии. Лампа под старинным фарфоровым абажуром светила не очень ярко, комната тонула в полумраке.
— Я не приглашаю вас садиться, господин Кох, — проговорила Рубцова. — Полагаю, мы сразу займемся делом. Не удивляйтесь, — я проведу вас к моему соседу не совсем обычным путем. Прошу вас, — она подошла к стене, где между двумя низкими тахтами с потолка до пола, свисало большое панно, и подняла его. За ним оказалась небольшая дверь. Подойдя вплотную, Румянцев чуть вздрогнул: дверь была точь-в-точь такая, как и у него в комнате. Сжимая в кармане пистолет, он обернулся к Рубцовой. Она смотрела на него спокойно, чуть улыбаясь.
— Неправда ли, господин обер-лейтенант, все это несколько таинственно? Но я полагаю, для вас же будет лучше, если вы пройдете к моему соседу незамеченным. А то, знаете, увидят — пойдут разговоры.
Отступать было поздно. Румянцев толкнул дверь. Она легко открылась, и он шагнул за порог. В небольшой, без окон, комнатке было так же полутемно, как и у Рубцовой. Из-за письменного стола в глубине комнаты встал невысокий человек. Румянцев разглядел, что он немолод, с окладистой бородой, в очках. Седые волосы падали в беспорядке на плечи.
— Знакомьтесь, господа, — проговорила за спиной Румянцева Рубцова. Он чуть полуобернулся, чтобы видеть и ее и того, у стола. — Я думаю, вам удобней побеседовать наедине, — и Рубцова прикрыла за собой дверь.
Все так же держа руку в кармане, Румянцев сделал несколько шагов к столу.
— Ну, что вы можете предложить мне?
Человек за столом повел себя необычно. Он провел рукой по волосам и сбросил парик на стол, потом снял очки, борода потянулась за ними. Перед Румянцевым стоял майор Петров.
…В тот вечер Румянцев покинул дом госпожи Рубцовой далеко заполночь: к ней нагрянул неожиданный гость — подполковник Вадлер.
Насколько удачным был этот день для Василия Румянцева, настолько неудачным выдался он для Вадлера.
Не успел он оправиться от разговора с Кохом, как был вызван Розенбергом. На сей раз генералу изменила его обычная сдержанность. Он не уничтожал Вадлера холодным презрением, он кричал на него, грохал по столу кулаком так, что подпрыгивала крышка на чернильнице и жалобно позвякивали оконные стекла.
И было от чего Розенбергу выйти из себя. Уже один побег Руднева привел его в бешенство. А тут еще расположенный неподалеку от Приморска отряд партизан совершил налет на лагерь Толе, перебил охрану, пленные разбежались. Часть комендантского взвода, отстреливаясь, скрылась, часть, по-видимому, была взята партизанами в плен.
Вадлеру было приказано завтра же выехать на место, разобраться, принять меры. А если подобное повторится, он, Розенберг, собственноручно расстреляет его. Вот так. Миндальничать с ним больше не будет, хватит.
— …Нет, я вас спрашиваю, как же понять это? — Вадлер качнулся, локти его ползли по столу. Он с трудом подтянул их, упер подбородок в скрещенные ладони.
