которой можно куда угодно.
— Стоп!
Сейчас он так и сделает.
Пусть не будет «Земли Солёных Скал» и Маленького Бобра. Зато есть Том Сойер, Чарлз Марден, Васька из казачьей станицы. Можно опять взять наугад какую-нибудь… Вот эту, хотя бы.
Он снял с полки небольшую толстую книжку и открыл её.
Ого, какие картинки! А название! «Кондуит и Швамбрания»!
Интересно, что это такое?
В машину! В машину!
Раз!
Два!!
Три!!!
Кто-то крепко взял его за руку выше локтя.
Андрей поднял глаза.
Рядом с ним стоял высокий плотный человек в тёмно-синем мундире с золотыми пуговицами, с рыжеватой, расчёсанной надвое бородой и с хитро прищуренными глазами.
— Тэк-с, тэк-с, тэк-с, новенький, — сказал он густым голосом. — Идём в класс.
Он повёл Андрея по длинному пустому коридору мимо высоких жёлтых дверей, за которыми слышались шум, какое-то хлопанье, смех.
«А ведь это школа — догадался Андрей. — Только очень не похожа на нашу. И что это за человек? Почему у него синяя форма и какие-то звёздочки на лацканах пиджака?»
Одна из дверей открылась, из неё высунулась стриженая мальчишеская голова.
Увидев Андрея и человека в форме, мальчишка пискнул: «Инспектор!» — и захлопнул дверь. Но было поздно.
Инспектор, всё так же держа Андрея за руку, отворил дверь и заглянул в класс.
Там, за жёлтыми партами с чёрными блестящими крышками, сидели мальчишки в одинаковых серых рубашках со стоячими воротниками, и все, как один, стриженные ёжиком.
Увидев инспектора, мальчишки вскочили.
Дробно хлопнули крышки парт.
— В ожидании преподавателя в классе должна быть тишина, — сказал инспектор мягким и в то же время противным голосом. — Ты думаешь, я тебя не заметил, Семёнов? Четвёрка за поведение. После урока принесёшь мне в учительскую твою записную тетрадь.
Выглядывавший в коридор мальчишка опустил голову.
Инспектор обвёл своими прищуренными глазами ребят и подтолкнул Андрея к правому проходу между партами:
— Третья у окна. Запомни.
Андрей прошёл к третьей парте и встал рядом с толстым, на целую голову выше него парнем.
Инспектор подошёл к кафедре.
— Тэк-с. Ну, стрючки, отшарлатанили? Погоняли голубей? Смирно!! Гавря Степан, убери брюхо! Спрячь живот в ранец! Второй год, мерзавец, сидишь, а за партой стоять не умеешь, болван! У-у, хохляндия! Эй, чей это там дурацкий затылок? А-а, это твой, Туфельд? Я тебе говорю, слышишь? Чего рожу воротишь. Оболтус! Доберусь до тебя… Ну, что, обормоты? Не хочется небось начинать учёбу? Распустились, разболтались за лето, отвыкли? Ничего, нахватаете лебедей и колов, живо в себя придёте! Горлопаны! Галахи!
Никогда ещё Андрей не слышал таких слов.
Он толкнул в бок толстого соседа:
— Чего это он ругается?
— Молчи! — прошипел сосед. — А то как запишет в кондуит…
— Виркель, молчать! — крикнул инспектор. — Два часа без обеда! Повтори!
— Два часа без обеда… — уныло повторил толстый и переступил с ноги на ногу.
Андрей осторожно повернул голову.
Ребята стояли за партами с равнодушными тупыми лицами.
Ну и школа!
— А ты, ты новенький! — продолжал инспектор. — Прощаю на первый раз. Запомни, что ты не в приготовительном, а в Покровской мужской гимназии. Повтори!
— В Покровской мужской гимназии… — повторил Андрей.
— Тэк-с… Стоять! Не шевелиться! Не шуметь!
Инспектор вышел из класса.
Сейчас же в дверь протиснулся очень широкий и очень рыжий человек. Он был тоже в форменном мундире, но мундир сидел на нём так, будто вот-вот лопнет. Крахмальный воротник подпирал снизу толстые бегемотовые щёки. Из-под рыжих косматых бровей смотрели водянистые зеленоватые глазки.
— У-у, баргамот… — прошептал толстый сосед Андрея.
Преподаватель положил на кафедру журнал, уставился на класс и захихикал:
— Хи-хи-хи! Отгуляли каникулы? Ну, здравствуйте, хи-хи-хи, здравствуйте! Садитесь, хи-хи-хи, садитесь, садитесь..
Ребята сели.
Преподаватель тоже расплылся на стуле. Рыжий хохол топорщился на его голове. Рыжее хихиканье заполнило все уголки класса.
— А вот сейчас мы, хи-хи-хи, посмотрим, хи-хи, что вы забыли за лето… Сейчас, хи-хи-хи, пойдёт к доске, хи-хи, Алеференко.
К кафедре вышел высокий худой мальчишка. Взял мел.
— Нарисуйте, хи-хи-хи, треугольничек.
Алеференко начал рисовать треугольник.
— Это кто, математик? — шёпотом спросил Андрей у Виркеля.
— Математик. Монохордов его фамилиё.
— Злой?
— А ты думаешь!..
— Так, так, так, Алеференко, хи-хи-хи… — повернулся Монохордов к доске. — Это что же, хи-хи, ты нам здесь изобразил, хи-хи-хи?..
— Этот… как его… треугольник, — ответил Алеференко.
— А теперь, хи-хи-хи, покажи у этого треугольника, хи-хи, гипотенузу.
Алеференко начал водить мелом по сторонам треугольника, но гипотенузы не обнаружил. Гипотенуза пропала неизвестно куда.
— Хи-хи-хи… какой это ты, хи-хи, треугольник мне нарисовал?
— Какой? — Алеференко упёрся тяжёлым взглядом в доску. — Самый простой… треугольный…
— Так-так-так, хи-хи-хи… Ну что ж, хи-хи-хи, нарисуй мне тогда четырёхугольный треугольник, хи- хи.
Алеференко начал неуверенно рисовать на доске.
— Хватит, хи-хи, — сказал Монохордов. — Садись, хи-хи-хи, болван! Где ты видел, хи-хи, хотел бы я знать, четырёхугольный треугольник? У тебя голова четырёхугольная. Единица, хи-хи!
Ну и гимназия! Ну и Монохордов!
Андрей повернулся к Виркелю.
— Слушай, у вас все учителя такие?
— Тш-ш-ш! — сказал Виркель. — Запишет!
— Ну и что, что запишет?
— Без обеда оставит.
Тьфу, ну и скучища! Андрей едва дождался конца хихикающего урока. Ему показалось, что никто ничего не знает, даже сам преподаватель.
