Казалось, она не слышала меня. Она смотрела на меня сухими глазами, а в них была печаль — и сострадание, на которое я считал ее неспособной.
— Он мучился?
— Нет. Это был удар. Все произошло мгновенно.
— Я рада за него, — тихо произнесла она, не отводя глаз. — Мне бы не хотелось, чтобы он страдал.
Она медленно встала. Ее глаза снова закрыла непроницаемая завеса.
— Тебе лучше уйти, — сказала она.
Это была знакомая мне Рина — та, которую мне хотелось уничтожить. Далекая, недостижимая, расчетливая.
— Нет, — заявил я. — Я еще не кончил.
— Что тут кончать?
Она хотела пройти мимо меня к гардеробу.
Я схватил ее за руку и притянул к себе.
— У нас еще остались незаконченные дела. Я привел тебя домой, потому что хотел тебя. Но ты выбрала моего отца, потому что для тебя он представлял более быструю прибыль. Думаю, я достаточно долго ждал!
Она продолжала смотреть на меня. Теперь она не боялась. Это поле битвы было ей знакомо.
— Ты не посмеешь!
Я рванул простыню. Она кинулась к двери, но я перехватил ее за руку и притянул к себе. Второй рукой я поймал ее волосы, заставив повернуть лицо ко мне.
— Я буду кричать, — хрипло выдохнула она. — Сбегутся слуги.
Я ухмыльнулся.
— Они просто примут это за горестный плач. Робер увел всех на кухню. Никто не придет, если я не позову.
— Подожди! — взмолилась она. — Ради Бога, подожди! Ради отца…
— С какой стати? — спросил я. — Ведь он-то меня не ждал.
Я отнес ее в спальню и бросил на постель. Она попыталась скатиться с нее, но я ей не дал. Тогда она укусила меня за руку. Я прижал ее ноги коленом к кровати и отвесил ей пощечину. Удар отбросил ее на подушку. На щеке остался белый след от моих пальцев.
На секунду она закрыла глаза, а когда открыла снова, в них появился дикий блеск, которого я прежде не видел. Она улыбнулась, обняла меня и притянула на себя. Ее губы приникли к моим. Я почувствовал, как ее тело начало страстно выгибаться.
— Давай, Джонас! — выдохнула она мне в рот. — Скорее! Я не могу больше ждать! Я так долго ждала.
Я попытался встать, но она не стала дожидаться, чтобы я разделся. Она снова притянула меня к себе и соединила наши тела. Она пылала.
— Сделай мне ребенка, Джонас! — прошептала она мне на ухо. — Сделай мне ребенка, как тем трем девчонкам из Лос-Анджелеса. Влей в меня свою жизнь!
Я заглянул ей в глаза. Они были полны вызывающего торжества. Но в них не отражалась страсть ее тела.
— Сделай мне ребенка, — снова прошептала она. — Ведь твой отец не захотел. Он боялся, как бы кто-то не отнял чего-нибудь у тебя!
— Что? О чем это ты говоришь?!
Я попытался встать, но она превратилась в бездонный колодец, из которого я не мог выбраться.
— Да, Джонас, — подтвердила она с улыбкой. Ее тело не отпускало меня. — Твой отец не желал рисковать. Поэтому и заставил подписать перед свадьбой тот брачный контракт. Он хотел, чтобы все досталось его бесценному сыну! Но ты ведь сделаешь мне ребенка, правда, Джонас? И кроме нас, никто не догадается. Ты поделишься состоянием со своим ребенком, даже если весь свет будет считать, что это ребенок твоего отца.
Я резко отпрянул от нее, теряя последние силы. Она уткнулась в подушку и заплакала.
Я молча встал и вышел из спальни.
Спускаясь вниз, я думал о том, что был дорог отцу. По-настоящему дорог. Хотя я этого не видел, но он меня любил.
Когда я вошел в свою комнату, из глаз моих лились слезы.
7
Я мчался по песчаным холмам на лошадке, которая была у меня в десять лет. Во мне поднялся страх бегства, хоть я и не знал, от кого спасаюсь. Оглянувшись, я увидел отца, скачущего на огромном рыжем коне. Пиджак у него распахнулся, на груди туго натянулась толстая золотая цепь от часов. Я слушал его гулкий, отдаленный голос: «Джонас, вернись! Вернись, черт возьми!»
Но я только безжалостно погонял свою лошадку. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом оказался Невада, который без усилий поскакал рядом на своем вороном коне. Он спокойно посмотрел на меня и негромко сказал: «Вернись, Джонас. Тебя же зовет отец. Что ты за сын, в конце концов?»
Продолжая понукать лошадь, я опять оглянулся через плечо. Отец остановился. Лицо его было печальным. «Присмотри за ним, Невада, мне некогда». Он повернул коня и начал быстро удаляться. Вскоре вдали осталась только маленькая расплывчатая точка. Я наблюдал за ней сквозь слезы. Потом не выдержал и закричал: «Не уходи, отец!» Но слова застряли у меня в горле.
Я сел в кровати, мокрый от пота. Через открытое окно спальни до меня доносился топот лошадей, находившихся в загоне за домом.
Я подошел к окну. Судя по солнцу, было уже около пяти утра. В загоне один из конюхов начал объезжать гнедого конька. Я понял, что это — то лекарство, которое поможет мне избавиться от горького привкуса во рту. Натянув джинсы и старую голубую рубаху, я вышел из комнаты.
На лестнице мне встретился Робер с подносом, на котором стояли стакан апельсинового сока и дымящийся кофейник.
— Доброе утро, мистер Джонас.
— Доброе утро, Робер.
— Мистер Макалистер ждет вас в кабинете.
— Спасибо, Робер.
Я приостановился. Загон подождет. Есть дела поважнее.
— Мистер Джонас, — позвал Робер.
— Да?
— Делами лучше заниматься, когда у тебя есть что-то в животе.
Я посмотрел на него, а потом — на поднос. Кивнув, я присел на верхнюю ступеньку. Пока я пил сок, Робер поставил поднос рядом, налил мне кофе и снял крышку с тоста. Робер был прав. Чувство пустоты исходило из желудка — и уже понемногу исчезало.
Если Макалистер и обратил внимание на то, как я одет, то виду не подал. Он сразу перешел к делу:
— Оставшиеся десять процентов акций разделены следующим образом: по два с половиной процента имеют Рина Корд и Невада Смит; еще по два процента — судья Сэмюэль Гаскелл и Питер Коммэк, президент промышленного банка в Рено; один процент у Юджина Дэнби.
— Сколько стоят акции?
— Годовая прибыль или общая стоимость?
— То и другое.
Он заглянул в свои бумаги.
