подошла к нему.
– Ваша светлость, – своим милым голосом сказала она. Элейна обладала завидной уверенностью в себе, впрочем, разве могло быть иначе? Она – признанный мастер живописи в Тайра-Вирте. Художники из других стран прибывали сюда, чтобы поучиться у нее. Короли и королевы умоляли написать их портреты. – Я всегда так рада видеть тебя, нинио. Вот уже два месяца тебя не видно на занятиях.
– Государственные дела. – Он попытался улыбнуться, хотел, чтобы слова прозвучали как шутка, но у него ничего не вышло.
– К сожалению, – кивнула Элейна в знак того, что все понимает.
– Уже слишком поздно? – неожиданно спросил он. – Мне уже поздно учиться как следует?
– По-настоящему развить твой Дар? Думаю, уже поздно, Алехандро, мне не хочется огорчать тебя, но это так. – Он опустил голову. – Но для живописи никогда не бывает поздно, если ты, конечно, действительно хочешь серьезно ею заниматься. Никогда не поздно использовать в полной мере то время, что отпущено тебе судьбой. Многие начинали уже в солидном возрасте и стали великими художниками, а все лишь потому, что готовы были работать и стремились к знанию. Ты талантлив и любишь рисовать, только… – Она махнула рукой, показывая на стены, на весь Палассо. Его Палассо.
– Как странно, тиа. У Великого герцога множество обязанностей, но живопись в них не входит. Через десять лет Бальтрану исполнится двадцать, и я смогу спокойно отойти от дел, но мне будет сорок и жизнь моя подойдет к концу, не так ли?
– Сколько лет тебе отпущено, если сравнивать с иллюстраторами, расходовавшими свою собственную кровь и слезы каждый день, никому не известно. И может ли кто-нибудь из нас знать, когда он умрет? Не думай об этом, нинио. У тебя есть обязанности, и ты прекрасно с ними справляешься. Ты хороший человек и отличный Великий герцог, Алехандро.
– Даже при том, что сердце у меня лежит совсем к другому? – Он показал на “Рождение Коссимы”.
– А это решать тебе. Вдруг ты не добьешься тех успехов, о которых мечтаешь? Вполне может оказаться, что ты недостаточно талантлив. Даже в Палассо Грихальва лишь один ребенок из целого поколения становился Верховным иллюстратором.
Он протянул руку и коснулся цепи, висевшей у Элейны на шее, приподнял Золотой Ключ.
– Ты не Одарена, но у тебя он есть. Элейна грустно улыбнулась.
– Я его заслужила.
Алехандро взглянул на Бальтрана, который восторженно рассказывал своим тоненьким голоском про паровые локомотивы.
Нужно раскрыть еще так много секретов. Познать так много тайн. Эйха! Нет смысла оплакивать прошлое.
– Я приду на следующей неделе. Обещаю.
– Буду ждать тебя, меннино. – Элейна поцеловала его в щеку и вернулась к своим ученикам.
Вот они, лица до'Веррада, изображенные руками Грихальва. И вот он стоит здесь, Великий герцог Алехандро до'Веррада II. И иллюстратор Грихальва, практически не прошедший обучения, но, вне всякого сомнения, обладающий Даром. Странный конец истории, начало которой положила его мать четыреста лет назад.
Ничего особенного в Сарио Грихальве. По крайней мере постороннему взгляду ничего не заметно.
Она остановилась перед портретом, все еще исполненная жизненных сил и энергии, хотя ее когда-то великолепные волосы совсем побелели, кроме нескольких черных прядей, напоминающих о далекой юности. Она была все так же прекрасна, потому что время и достоинство награждают женщин, на чью долю выпали страдания, особой красотой.
'Зеркало истины” – так они назвали эту картину, и, пожалуй, правильно. Но для нее портрет навсегда останется напоминанием о ее собственном заточении, несмотря на то что прошло уже тридцать лет с тех пор, как она получила свободу, открыв дверь, запертую магическим заклинанием Верховного иллюстратора.
Ей пришлось жить дальше. И она была счастлива. Словно юный художник, только что получивший новую краску, она радовалась этому новому миру с его невероятными идеями, яркими, смелыми, приводившими ее в восторг. Она никогда бы не увидела ничего подобного в Мейа-Суэрте своего времени, где правили суровые и скучные законы. Здесь ее приняли как Одаренного иллюстратора. По правде говоря, она возглавляет Вьехос Фратос вот уже тридцать лет, ее называют Премиа Сорейа. Впрочем, они не раз подвергали сомнению ее право находиться среди них. Но с тех пор как Элейна Грихальва покинула Палассо и добилась столь ошеломительного успеха, они не осмеливаются спорить с тем, что лишенные Дара иллюстраторы из рода Грихальва имеют полное право самостоятельно устраивать свою судьбу и не обязаны служить копиистами для остальных Грихальва.
Если честно, жить в это время просто замечательно.
За каждый дар приходится платить.
Она посмотрела на картину. Он стоял в темном сюртуке, манжеты застегнуты запонками из слоновой кости, правда, их почти невозможно разглядеть, потому что она видит лишь его спину. Его спину… и часть лица в профиль, ничем не примечательное лицо, темные глаза, черные волосы.
Но не это лицо отражается в зеркале. Мерцающий в нем свет горящих свечей позволяет увидеть его истинные черты: каштановые волосы, карие глаза, оливковая кожа жителя пустыни. В Сарио Грихальве не было ничего особенного. Ничего, если не считать его Луса до'Орро, сиявшей ярче, чем у кого-либо другого. Возможно, вечернее солнце сыграло с ней шутку, но Сааведре вдруг показалось, что она различает его Луса до'Орро, видит легкое дрожание где-то в глубине зеркала и призрачный свет, который окутывает его фигуру.
Она встретилась с ним глазами, с человеком, который мог смотреть на нее только через зеркало. Он ее увидел; она это знала. Потому что тоже побывала в плену.
'Ведра”.
