А вот еще стихи, в равной мере сверкающие разнообразием цезур и живостью оборотов:
Не столь красивая полюбит горячей, Она заботливей, и нежность есть у ней. Боясь утратить страсть — она вся ожиданье, Она любовников не привлечет вниманье; Спокойный, ровный нрав, веселости черты, Привязчивость — все в ней замена красоты. А та, которая сердцами правит властно И о которой все твердят: «Она прекрасна!» Готова оскорбить нежнейший вздох любви. Привычка властвовать живет в ее крови. Капризная во всем, взращенная изменой, Она нежна сейчас, чтоб завтра стать надменной. Все безразлично ей; и тот, кто ускользнуть Сумеет от нее, обрел достойный путь. Она влечет сердца, пленяет, удивляет, Но ту лишь знает страсть, которую внушает.[9] Вообще, как бы ни был неровен стиль Шенье, у него мало страниц, где мы не встречали бы образы, подобные, например, таким:
Возлюбленного гнев отходчив, без сомненья. Ах, если б видел ты ее, твое мученье, В смущении, в слезах клянущую свой рок; Без унижения и сам тогда б ты мог Приблизить нежный миг прощенья, оправданья. Лишь кудри разметав, сдержавшая рыданья, В небрежности одежд, печальна, смущена, С мольбою на тебе задержит взор она. Забудь свой пылкий гнев и горькие упреки, Прощенье ей вернет твой поцелуй глубокий.[10] Вот еще отрывок, уже в другом роде, но столь же энергический и столь же грациозный; кажется, будто читаешь стихи кого-то из наших старых поэтов:
Под бурею судеб, унылый, часто я, Скучая тягостной неволей бытия, Нести ярмо мое утрачивая силу, Гляжу с отрадою на близкую могилу, Приветствую ее, покой ее люблю, И цепи отряхнуть я сам себя молю. Но вскоре мнимая решимость позабыта, И томной слабости душа моя открыта: Страшна могила мне; и ближние, друзья, Мое грядущее, и молодость моя, И обещания в груди сокрытой музы — Все обольстительно скрепляет жизни узы, И далеко ищу, как жребий мой ни строг, Я жить и бедствовать услужливый предлог.[11] Нет сомнения, что живи Шенье дольше, он оказался бы со временем в первом ряду наших лирических поэтов. Даже в его бесформенных опытах уже видны все достоинства его поэтической манеры, видны страстность и благородство мыслей, свойственные человеку, думающему самостоятельно; кроме того, везде вы замечаете гибкость стиля — то изящные образы, то подробности, выполненные с самой смелой простотой. Его оды в античном духе, будь они написаны по-латыни, послужили бы образцом одушевления и энергии, и при всем их латинском облике в них нередко встречаешь строфы, от мужественной и своеобразной окраски которых не отказался бы ни один французский поэт.
Надежды нет! Напрасен труд! Ведь людям сладостно во прахе пресмыканье. Они в нем даже честь найдут. Глазам их вреден свет, и им докучно знанье. Мы взвешивать свои деянья Поручим случаю, — и только властный прав. Не доблесть — лишь успех мы увенчаем славой. И не осудим меч кровавый, Который все сразил, победно возблистав.[12] И дальше:
Ты властвуешь, народ. Так будь же судией Бессовестной придворной клики. Их тешило, когда на лире золотой Окровавленною Нерон бряцал рукой И воспевал пожар великий.[13] Об Андре Шенье нельзя иметь неопределенное мнение. Надо либо вовсе отбросить книгу, либо обещать себе часто ее перечитывать; его стихи нельзя судить, их надо чувствовать. Они переживут весьма многие из тех, которые сегодня кажутся лучше их. Может быть, как наивно заявлял Лагарп, потому, что в них и в самом деле что-то есть. Вообще же, читая Шенье, заменяйте слова, которые не нравятся вам, соответствующими латинскими, и редко при этом у вас не получатся хорошие стихи. К тому же, у Шенье открытая и широкая манера древних; пустые антитезы у него редки, зато часты необычные мысли и живые картины; и повсюду — печать глубокой чувствительности, без которой нет гениальности и которая, возможно, сама и есть гениальность. В самом деле, что такое поэт? Человек, чувствующий сильно и высказывающий свои чувства выразительным языком. Поэзия — это почти только чувства.
* * * Среди нового поколения, родившегося вместе с веком, появляются уже великие поэты.
Подождите еще несколько лет.
