– Не думаю, – Лесков вернулся к конторке и теперь напротив цифр проставил буквы латинского алфавита. – Давай-ка.
Он сам принялся крутить колесики, выставляя в окошках: пять, двадцать один, семь, пять, четырнадцать, девять, один. Дверца подалась и без скрипа отворилась.
– Вот так-то, Юджиния!
– Мама моя!
Внутри сейфа было два отсека. Верхний – маленький – там лежало несколько папок с бумагами, страшно элегантный, в отличном состоянии «Парабеллум» и Женин паспорт. Нижний – тут был снят весь ряд полок и поставлен на попа, а освобожденное пространство занимали два рубенсовских габаритов передвижных чемодана. Девушка схватила паспорт.
– Мой! – счастливо воскликнула она. – Смотри-ка – вторая фотография уже есть. Но без прописки. Черт с ним! – девушка покрутила документом в воздухе. – Сколько за него отвалили Гумбольдту?.. А вот Грек меня не выкупил. Тоже мне: «бензиновый король»!..
– «Бензиновый король»?
– Так Хеллер его называет.
– Точно… Помню: он со старикашкой каким-то разговаривал и обронил… Нет, старикашка обронил. Забавный такой. Как-то его звали… Леонидом Степанычем, кажется…
– На лягушонка похожий?
– Или на Берию.
– И что? – спросила Женя.
– Да нет, – пожал плечами Лесков. – Просто вспомнил. Я вздремнул тогда, они вошли, меня не заметили и трепались о драгоценных камнях…
– О камнях?
– Да, об опалах. Они, я так понял, хотели их откуда-то выкачать, то ли из банка… Ян спрашивал старикашку о человеке из банка… А потом говорили о деньгах какого-то Тушкана… Ташана! Или до этого говорили?.. В общем, что-то такое.
– Про опалы?.. – задумчиво переспросила Женя, – или опалу?
– Не понял…
– Угу. Идем. Хватай картину.
Лесков сдернул с окна занавеску и завернул в нее портрет, а когда обернулся – увидел, что Женя выкатила один чемодан из сейфа.
– Тяжелый, гад!
– С ума сошла? – вскричал Евгений. – Что там?
– Кощеева смерть…
– Что там?
– Послушай, родной, мне задолжали за десять лет. Проценты неимоверно выросли… Если ты не поможешь мне спустить чемодан, я не тронусь с места.
– Женя… – попросил Лесков, но увидел в ее лице полную отрешенность и ничего хищного.
Он подал девушке портрет, выхватил из ее рук чемодан и потащил из кабинета вниз по лестнице:
– Господи!.. У нас и так полно денег!
– Это не деньги, Женя, – сказала она вдогонку, – это страховой полис!
– Страховой?!. Да нас искать теперь вдесятеро упорней будут!
– Будут, – согласилась Женя, – но не нас.
– Черт!
– Я потом объясню…
У выхода ждал Майк:
– Где вы шляетесь? А это что? – он со злостью ткнул пальцем в черный пластмассовый корпус. – Грязное белье?
– Да, – бросила Женя.
– Килограмм на пятьдесят?
– Не меньше, – раздраженно кивнул Лесков.
Майк совсем помрачнел и перекинул взгляд на бархатистый коричневый сверток в руках девушки:
– А там?
– Это тоже мое…
– Дай сюда! – он выхватил у нее картину и размотал тряпку, но, увидев, что там внутри, замер, с минуту простоял немым столбом, потом бережно завернул полотно и возвратил Жене.
– Кажется, теперь я понял тебя, художник.
Искоса взглянул на девушку, и она почувствовала, что этот холодный, страшный человек впервые смотрит на нее не враждебно.
– Идите, – сказал он. – Если вас кто и увидит, то после не вспомнит, какой именно мужчина выходил с женщиной – будут ссылаться на Владика.
– А где он? – оглянулся Лесков.
– В машине.
– Что с ним будет?
– Автокатастрофа… Не все ли равно? Идите, такси ждет. Помнишь, куда сначала ехать? – спросил он Лескова, все еще глядя на девушку.
– К Циммерману… Майк, – окликнул художник. – Спасибо.
Капитан потрепал его за рукав:
– Счастья в личной жизни. Проваливайте.
Евгений выкатил чемодан на лестничную площадку. Девушка обернулась. Прежде, чем двери захлопнулись, перед нею мелькнули не этого мира, беззлобные глаза лесного мальчика, сына егеря.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
…Не покидай меня, маленький друг,
Не одевайся в ночное отрепье:
Вокзалы, огни, поезда —
Навсегда…
Циммерман – это такой старенький уважаемый еврейчик, на котором мы не будем особо заострять внимание, тем более что ему это вряд ли понравится. Скажем одно: наши герои заказали у этого самого Циммермана нелегальные паспорта, соответственно и российские и заграничные сразу. На вопрос, кто им рекомендовал к нему обратиться, последовал естественный ответ – Ян Карлович Хеллер. Это был последний штрих, обозначенный Майком в его картине. Таким образом, Евгений и Евгения получали карт-бланш на неделю. Зная, где и на чем их будут пасти, они спокойно могли заниматься оформлением настоящих документов и уезжать за границу под собственными именами…
Тот же таксист привез их на Английский проспект. Лесков предварительно звонил домой по телефону – ему никто не ответил.
– Ты, наверное, подожди меня в машине, – попросил Евгений.
– Конечно, – согласилась девушка. – Давай, скорее.
Художник скрылся в подъезде. Женя глянула в зеркало: на нее смотрели пугливые кроличьи глазки шофера.
– Не беспокойтесь. Вам заплатят. Со своей стороны обещаю щедрые чаевые. Потерпим еще немного, – улыбнулась она. – Закурить можно? – и взяла дрожащими пальцами сигарету.
…Лесков нажал кнопку звонка во второй раз: внутри квартиры никакого движения. Тогда он приподнялся на цыпочках, отодвинул кусок панели верхнего наличника двери, снял с гвоздя ключ, открыл замок, а ключ вернул на место, по-новой замаскировав тайник.
Дома ничего не изменилось, все прежнее, но забытое. Выдвинул ящик серванта, тот, где обычно
