значительное счастье, или чувство, или просто даже деньги, или какая-то работа, необычная, хорошая, — нет ничего вообще! Во всем только ошибки, только неудачи, только проигрыш. В большом и малом, в ничтожной мелочи и то тебя по лицу…
Маримонда захлебнулась и замолчала, глаза ее вдруг блеснули гневно и зло.
— Я возненавижу его! Хотела полюбить, а теперь ненавижу. Пусть будет хуже, я не могу все время быть только жертвой, кто-то должен занять мое место, кто-то должен страдать вместо меня, не только я одна!.. Да возьми ты от меня это противное молоко!
Она резким движением оттолкнула руку матери, проливая белую жидкость на одеяло. Жирные пятна вскипели на свеженатертом полу. Мари упала на кровать и стала бить маленьким кулачком по мягкой подушке, по жесткому пружинистому матрацу, выколачивая из них пыль и ненависть.
— Мама, я не хочу больше быть жалкой, я не хочу больше быть жертвой! У меня все отняли: мужа, ребенка, интересную работу, прошлое, будущее. Чувства мои отняли, сердце мое одеревенело. Я не хочу, я не хочу быть жалкой и ничтожной! Нет! И не буду! Я такое устрою, что они ахнут!
Мать поглаживала успокаивающим движением вздрагивающую голову дочери, перебирала сбившиеся волосы, приговаривала:
— Успокойся! Машенька, успокойся! Все не так плохо, как тебе кажется. Конечно, не сложилась поначалу жизнь, но ты молода, все еще впереди. У тебя есть любимый человек…
Маримонда вскинулась, точно ее кольнуло.
— Этот-то! — закричала она, останавливая на матери горящий взор. — Этот длинноволосый болтун, слизняк! Художник называется! Ничего в нем нет! Понимаешь, мама, ничего в нем нет! Да он же встречается со мной потому, что ему удобно. Нет, мама, нет! Все это не то, не то! Я не хочу быть неудачницей! Я больше не хочу быть жалкой, маленькой, ничтожной неудачницей! Я не хочу больше страдать и терпеть!
И здесь к ней пришли спасительные слезы. Маримонда зарыдала глухим, низким голосом, по лицу побежали потоки краски с ресниц.
8
— Вы как хотите, — злорадно сказал Виктор, когда они шли к машине, — а сон ее из книжки придуманный, нечего мозги пудрить. Тоже мне первая явь второго сна, седьмая вода в десятом колене!
— “На этом небе все было сразу: и солнце, и луна, и звезды, и глубокая ночь, — подхватила Таня и засмеялась, — я проснулась в нетерпении, мне куда-то захотелось…”
Янка непроизвольно радостно фыркнула. Худо сердито дернул головой:
— Напрасно смеетесь. Зря обидели хорошего человека. За что? Ничего плохого она вам не сделала.
Все пристыженно примолкли.
— Я не хотел ее обидеть, — примирительно заметил Виктор, когда они сели в машину и Худо, газанув, двинулся по московским улицам, то и дело тормозя на перекрестках, замедляя ход перед переходными дорожками, задерживаясь на поворотах, уступая дорогу большегрузному транспорту; не езда это была, а сплошные торможения.
— Неправда, — возразила Яна, — ты хотел ее обидеть. Она задела тебя солдатским уровнем, а ты отыгрался на Лу Сине. И со мной свел счеты за справочник. Так?
Виктор помолчал и улыбнулся. Несерьезно все как-то, сведение счетов на уровне детсада.
— Назовем его Солдатом за мужество и принципиальность. — Худо на секунду отвлекся от проблем торможения. — Солдат — это звучит прекрасно.
— Да, вероятно, будет неплохо. Соответствует, если только Виктор не возражает. У нас насилие недопустимо. Командует добрая воля. Твоя воля.
— У кого это — у вас? — буркнул Виктор.
Многозначительность, намеки, непонятное многословие новых знакомых стали ему порядком надоедать. Словечка в простоте не скажут, всё кривляются.
— Таня, разве ты не просвещала? — чуть удивилась Янка.
— Нет, Олежка не велел, говорит — пусть сам посмотрит, сам решает.
— Я прав. — Худо повернулся к девушкам: — Ничего нельзя рассказать заранее. Все нужно увидеть и почувствовать самому, сердцем, душой. Знания приходят через чувства. Объяснения начинаются потом. Объяснения нужны для оправдания.
— Как видишь, ты не совсем прав! — воскликнула Янка. — Получается не очень хорошо. Обидно получается, а этого нельзя допускать, иначе — прощай свобода. Поэтому нельзя было Витю знакомить без предупреждения. Смотри, мол, удивляйся, но молчи.
— Новички всегда входят с трудом, сколько раз это бывало, — бросил Худо. Видимо, этот разговор раздражал его. — Думаю, что Солдат кое-что усек. А остальное разъяснится по ходу событий. Сейчас поговорит с Пуфом, это будет веселее: он не столь заунывен, как Маримонда.
— Нет, — твердо сказала Яна, — ему нужно знать, с кем и с чем он имеет дело. И ему будет легче, и нам приятнее.
— Тогда давай излагай. — Худо пожал плечами, будто снимал с себя ответственность за то, что Виктору доведется услышать.
Они насели на него с разных сторон. Говорил в основном Худо, но помогали ему и Янка и Таня. Подключались в нужную минуту. И Виктор услышал забавные вещи.
— Мы не просто компания, мы союз единомышленников. Мы называем себя артистами без сцены, а по-простому — притворяшки, — сказал Худо. — Притворяшки — от слова “притворяться”. Понятно, надеюсь? Мы производим странное впечатление, когда только знакомятся с нами. Потом оно меняется. Как же это у нас получилось? Вначале собирались, как и все: гитара, выпивка, песни, — известные тебе варианты.
— Молодежно-эстрадные, танцевально-музыкальные встречи, — ввернула Янка.
— Ну да, ну да. А потом, а может, и раньше, сказать трудно, с нами начало происходить невероятное. Нам захотелось чего-то необычного. Не то чтобы мы искали приключений, но ждали их обязательно. И верили: вот-вот что-то начнется. Но оно не начиналось. И тогда решили начать мы. Сами, по собственной инициативе. Путь определяет начавший.
— Что начать?
— Иную жизнь. Как-то я в разгар сессии взял билет до Ярославля и уехал. И жил там четыре недели. Чудный провел месяц. Голодный был страшно, денег в обрез, но чувствовал себя прекрасно. Голова кружилась от голода, а счастлив был, как влюбленный. Спал на вокзалах, в парках, в милиции даже. А ничего, все равно было хорошо.
— Выгнали из института?
— Нет, но неприятности были. Дело не в том, Солдат, пойми. Экзамены в сессию я сдавал на пятерки, все дела мои были в наилучшем виде, а вдруг мне подумалось: что, если отказаться? Понимаешь, отказаться в самом разгаре. Когда все очень, очень хорошо. Идет как по маслу. Тебя ценят, уважают, и ты тоже неплохо к людям относишься, но… вдруг взять и отказаться, а? Это было для меня открытием. Тогда я открыл для себя свободу!
— Наша Люська-дурочка, — сказала Янка, — срезала на клумбах цветы и дарила их прохожим. Ей нравилось видеть неожиданно обрадованные лица, так она их назвала.
— Загудела, натурально, в милицию, там ей объяснили, что она может дарить людям купленные, а не краденые цветы, и то не всем, а только тем, кто пожелает их принять. Она не угомонилась и стала дарить людям свою любовь. И это чуть не погубило ее. Но мы ее, кажется, вытащили. — Худо пожал плечами.
Виктор отметил, что художник любил этот жест.
— А Костя — Йог, ушёл от родителей, снял комнату и живет, как настоящий йог: постится, сосредоточивается, позы всякие принимает. Работает по вечерам грузчиком.
— Нет, ночным сторожем, — заспорила Янка.
