Михаил Емцев
Бог после шести
ОТ АВТОРА
Читателю предлагается повесть “Бог после шести”, повесть фантастическая, что, впрочем, видно из обозначения жанра.
Повесть эта действительно фантастическая — описанных в ней событий и людей не было и, надеюсь, никогда не будет. Все это выдумка. Спрашивается, зачем же писать такие произведения, где отражается несуществующее в нашей богатой значительными явлениями жизни? Ответ прост: такое все же может случиться.
В наши дни среди молодежи, за рубежом, очень распространен поиск духовных ценностей. Неудовлетворенность жизнью, бедность интересов, отсутствие внимательного и заботливого коллектива — все это сплошь и рядом заводит молодого человека в тупик, заставляет его искать выход в необычном и порой нелепом, выдуманном им мире. Такими настроениями умело пользуются умные и опытные “ловцы душ человеческих”, чтобы использовать молодых людей в своих корыстных и часто преступных целях.
Встречаются подобные факты и у нас. Есть среди нашей молодежи и те, кто, привыкнув к благополучной и нормальной жизни, временную неудачу, срыв, обиду, укол самолюбия представляют для себя катастрофой и начинают метаться в поисках любого выхода из создавшейся ситуации. Как правило, такой непродуманный поиск приводит к ошибкам, порой непоправимым.
В этой фантастической повести и рассказывается об одной такой ошибке, приведшей к трагическим последствиям.
Автору хотелось показать, что может получиться в результате неправильных устремлений его героев, ведь как известно, “Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок”.
Скорей, скорей!
Сзади, за горизонтом, тоскливо скулила сирена, белым пламенем полыхнул прожектор.
“Давайте, ребята, старайтесь. Ищите, ищите, отрабатывайте зарплату. Искать вам не переискать, особенно на дне ручья, что вытекает ниоткуда и впадает в никуда.
Далеко он от них, далеко. Не достать. Ни начальничкам, ни помощничкам.
Сердиться будете, так вам и… надо. Много крику, много слов. Словечки прыгают бильярдными шариками. Стук да стук, стук-постук, хлоп! И мимо! Кусайте свои локти теперь, доискивайтесь причин ЧП! Прозевали, профинтили!”
Вокруг него ровно и покорно шумела тайга. Ручей под ногами чавкал и брызгался.
“Ах ты, мать родная, спасительница! Воздух летний, густой, пьяный, голову закружил. Воля — вот она, под рукой, под ногой. Ходуном ходит грудь, как насос работает, сердце мотором стучит, ноги сами несут по воде холодной, хлюп да шлеп! Вперед, вперед. Ручей — не река, излучины малые, скользит себе пряменько, ведет и ведет, авось выведет.
Быстрее, быстрее.
Ничего, ничего, главное — подальше, главное — поглубже, а там разберемся Время летнее, и запасец в сидоре не мал. А кругом морошка, ягода, грибы, муравка, травка, выживу как-нито. Да и попоститься можно. К великому посту всегда готов!”
На мгновение задержался, сделал несколько глубоких выдохов. Его тренированное тело почти не ощущало усталости. Лишь от глубоко запрятанного страха да от истерического напряжения последних часов временами обморочно плыло сознание, темнело в глазах.
Получив за последнее дело десять лет (приплюсовали четырехлетний остаточек от прошлого!), он решился. Решимость всегда жила в нем, но для побега отсюда требовалось чудо. И стал он молить и просить помощи высших сил. Часами бил поклоны на своих нарах. Старые дружки начали было посмеиваться, но он их укротил. А потом и чудо припожаловало: обнаружился объектик, строечка с длинным канализационным ходом, ведущим, конечно же, к мелководному ручью. По дну ручья можно было далеко уйти, тем более что эта глубокая магистраль впадала в самую тайгу, в ее заповедную чащу.
Добыв нужное знание, воспарил духом. Понял: все получится как надо. Чудо состоялось, остальное — дело техники.
Однажды вечером, хлебнув недозволенного, жестоко замаялся животом слесарь-водопроводчик Иван Мархотин, и на другой день вместо этого пропащего алкоголика на объект пошел он. Поработал, осмотрел, оценил, подготовил. А через два дня, когда снова слег болящий Мархотин, он уже был в трубе, чихал, сыпал проклятиями и полз. Думал, задохнется, но не задохнулся. Опасался застрять, но не застрял. Выполз, вылез, вывинтился из страшной каменной кишки. Будто крик на воздух вырвался из сжатого ужасом собственного горла.
И пошел, и пошел, тихо, быстро, легко.
Пять часов ходу без следа позади, всё по дну, по водичке, затем по склонившейся над водой ветке — на сосну, а с дерева — прыжок на мягкую таежную подстилку в трех метрах от берега, так что никакого следа нигде нипочем не найти. Загадка для школьников: вошел человек в ручеек и не вышел. Сколько жителей в деревне на берегу ручья? Пусть детки ломают головы, а нам — дорога дальняя. Ходу, ходу.
В просвете между соснами что-то знакомо и тревожно белело.
Затаив дыхание, всмотрелся. Телеграфные столбы! Он вышел к телеграфной линии! Отсюда рукой подать к большим свободным дорогам. К тем ручьям, что впадают в реку настоящей жизни. Скорей!
И в это мгновение сзади него глухо, невыразительно, будто глубоко под водой, лопнули выстрелы.
Повернулся в сторону, откуда могла прийти погоня, и вдруг что-то резко толкнуло в переносицу, болью отозвалось в голове, в глазах полыхнуло пламя невиданного радужного костра. Он упал лицом вниз, успев подумать:
“Неужто достали?”
Телеграфные провода раскачивались над ним и гудели, неся во все концы страны срочное сообщение:
“…бежал опасный преступник. Рост около 190 см., сутулый, походка небрежная, привык на ходу и сидя раскачиваться. Брюнет, волосы черные, брови широкие, глаза маленькие, голубые. Выглядит старше своих лет…”
1
В тот промозглый декабрьский вечер настроение у Виктора Ярцева было плохим. Вызрело оно не сразу. После смены, смывая особым жидким мылом въедливые следы сажи и грязи, Виктор услышал знакомую тоскливую нотку в душевном состоянии. Как будто тоненькая иголочка чуть-чуть коснулась его сердца. В кабине стоял неповторимый запах горелой резины, доносившийся снизу, сквозь щели бетонного пола, из цеха вулканизации; у ног ласково пузырилось подобие морской пены. Как-то вдруг Виктор вновь осознал, что ему скучно и с завода пора уходить.
