на себе такой же сервис, который ждет любого среднестатистического Джо и его Джейн. Так что отправимся в круиз мы под вымышленными именами. Позаботься об этом.
— Я сделаю это… Рэнд, по поводу вчерашней ночи… — осторожно проговорила девушка.
Рэнд пристрастно оглядел шатенку в красном платье и болеро, надетом поверх наряда.
— Чего ты от меня хочешь, Тара? — с досадой спросил он. — Через пять минут здесь будет Митч. Давай не забывать, что мы на работе. Все, что ты собираешься мне сообщить, может быть отложено до вечера.
Хлопок двери заставил Рэнда вздрогнуть. Он никогда намеренно не унижал служащих, считая это чертой, более присущей Эверетту. Но и Тара по собственному капризу перестала быть просто подчиненной. Это не могло не вызвать осложнений.
Как еще должен был он прореагировать на ее нелепое желание говорить о прошедшей ночи? Рэнд заметил в ней и нежность, и терпение, но не мог относиться к этому иначе, чем к вымогательству. Понимая умом свою единственно возможную правоту, Рэнд тем не менее ненавидел себя, и в первую очередь за неспособность найти выход из этого нелестного положения принужденного.
Ему хотелось, чтобы Тара оставила его в покое.
Захлопнув дверь, девушка воинственно подошла к столу и оперлась на него ладонями, склонив напряженный корпус над тоненьким монитором его компьютера. Затем приблизила свое лицо к Рэнду и, цедя, проговорила:
— Знаю, чего ты добиваешься. Ты надеешься, что твоя грубость ранит меня и я сама откажусь от тебя. Возможно, однажды так и произойдет, но тогда на твой стол ляжет мое заявление об уходе, потому что после твоих стараний меня отвадить мне будет безразлична судьба компании, твое благополучие и благополучие твоих родных. Не знаю, чем именно чреват для Кинкейдов мой уход, но делаю вывод, что ничего хорошего вас в этом случае не ждет. В отношении тебя, привыкшего диктовать свои условия, Эверетт поступил чрезвычайно мудро. Чем ему насолили Митч и Надя, что он решил таким образом проучить их, не знаю. Да и не интересно мне это. Пусть это волнует тебя. И советую тебе думать каждый раз, прежде чем ты решишь вновь нахамить мне. Ты все понял?!
Рэнд без тени насмешки смотрел на Тару. Сейчас он видел совершенно иного человека, чем привык о ней думать. И это новое его обнадежило. С сильной и рассудительной женщиной иметь интимную связь и желательнее, и интереснее, чем с сентиментальной размазней. Поэтому он решил утешить ее, сказав:
— Прости меня, Тара. Я был неправ.
— Категорически неправ! — гневно выпалила она.
На это Рэнд лишь согласно кивнул и очень обрадовался, когда в дверь кабинета предупредительно постучали.
Тара выпрямилась и отошла от стола босса.
— Доброе утро, Митч, — невозмутимо поздоровался Рэнд.
— Привет, Рэнд. Привет, Тара, — сказал вошедший, выпуская удаляющуюся ассистентку из кабинета. — Милые бранятся? — насмешливо спросил он, не адресуя свой вопрос ни к кому конкретно.
Тара притормозила и, обратив не исчерпанное до конца негодование на младшего брата, враждебно спросила:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Это была шутка, — поспешил замять Митч.
Тара предупреждающе прожгла его воинственным прищуром и удалилась, на сей раз хлопнув дверью с внешней стороны.
Митч шепотком конкретизировал вопрос, оставшись наедине со старшим братом:
— Ты с ней спишь?
Рэнд небрежно отмахнулся.
— Моя секретарша передает мне все разговоры, что ведутся в коридорах, курилках, раздевалках и кафетерии, — продолжал Митч. — Иными словами, она в курсе всех сплетен и слухов, курсирующих, в стенах этого заведения. Так вот, есть свидетели того, как вы уходили вчера вместе. У вас роман?
— Что угодно, только не роман, — честно ответил Рэнд.
Однако Митча это не убедило, и он изобразил изобличающую ухмылку.
— Идешь по стопам отца? Есть люди, которые в принципе не способны быть правдивыми даже наедине с самими собой. Именно к таким ты и относишься, — произнес он. — И для чего нужно открещиваться от романа с Тарой? В сущности, ничего предосудительного в этом нет…
— Помнишь, пять лет назад, перед тем как уволился из «КЛК», я летал в Европу для проведения аудиторской проверки нашего средиземноморского отделения?
— Ну?
— Так вот, вернувшись домой, я столкнулся с мисс Энтони, выходившей из спальни Эверетта. Такая вот история. Как ты думаешь, после этого у меня может быть роман с этой женщиной?
— Отец мертв, ты жив. Почему бы и нет?
— И ты похваляешься более высокими, чем у меня, моральными принципами? — рассмеялся Рэнд.
— Странно, что ты из-за такой, в сущности, мелочи мог оставить семейный бизнес, — отозвался Митч.
— То, что ты сейчас задним числом называешь мелочью, я тогда воспринял как часть бесстыдной игры отца. Он не мог не знать, в каких отношениях я состоял с его ассистенткой, возможно, он даже подстроил то, что я с ней столкнулся, поскольку знал время моего возвращения. Хотя справедливости ради должен признаться, за три недели до этого я расстался с Тарой, отправляясь в Европу. Но для чего-то отцу понадобилось основательно развести нас. Все мы — и я, и ты, Митч, и Надя — были для Эверетта марионетками, манипулируя которыми он упражнялся в своей изощренности. Я просто не мог это больше выносить. Поэтому и уехал. Никто не знает, чем бы закончилось наше с отцом противостояние, если бы я не принял тогда этого решения. Да и вам с Надей, полагаю, тоже порядком надоело выступать в роли буфера в наших конфликтах.
— Это уж точно… Но если ты расстался с Тарой тогда, для чего опять тратишь на нее время? Ты играешь с ней в любовь из-за этого нелепого условия в завещании? — резонно осведомился Митч.
— Отец жестоко над нами посмеялся, Митч, не так ли? — горько усмехнувшись, произнес Рэнд.
— Знаешь брат, самое странное заключается в том, что если бы не твои многочисленные свидетельства против отца, то, пожалуй, никто и предположить бы не мог, что такое возможно, — осторожно заметил Митч. — Сколько я могу помнить, все ваши столкновения происходили на почве твоей неуступчивости. На себе ни я, ни Надя никогда не ощущали того крутого нрава со стороны Эверетта, в котором ты всех стремишься уверить. Поэтому, когда я слушаю тебя, меня охватывает какое-то двойственное ощущение…
— То есть, когда я рассказываю о том или ином событии со своей точки зрения, ты мне не веришь, а, зная отцовскую трактовку, предпочитаешь принять его сторону?
Митч Кинкейд благоразумно воздержался от прямого ответа.
— Ты с детства в каждом отцовском поступке усматривал желание ограничить твою свободу, — тихо констатировал он. — Возможно, ложное истолкование с годами вошло в привычку. Я не помню, чтобы вы уж очень стремились к тому, чтобы найти общий язык.
— Да, Митч, — укоризненно покачал головой Рэнд, — отец основательно тебя проработал.
— Для чего ему это было?
— Эверетт всегда был мастером манипуляций.
— Да и ты тоже, — заметил Митч.
— Но разве его абсурдное завещание не доказывает мою правоту?! — воскликнул в отчаянии Рэнд.
— Как раз наоборот, — уверенно ответил младший Кинкейд. — Сам посуди. Отец верил в то, что тебе не безразличны судьба семейного бизнеса и благополучие брата с сестрой. Он страдал оттого, что ты по какому-то недоразумению пять лет назад хлопнул дверью и порвал со всеми отношения, поэтому он вынужден был выдвинуть категорическое условие, пригрозив лишить всех наследства, если ты не вернешься в дело. Логично?
