Атаман сказал:
— Мне надо все обдумать. Если вы не возражаете, встретимся позже.
— Нет, не возражаю. Тем более что понимаю ваше состояние: вести очень важные, а голова, наверное, раскалывается…
Свининников натянуто улыбнулся, поняв намек. Но в ее словах не слышалось ни презрения, ни упрека, и он промолчал.
На следующей встрече атаман спросил:
— В письме, помимо инструкций, есть приписка, что цель укажете вы. Что за цель?
— В этих местах есть только одна цель, достойная вашего внимания. Город… Он опора большевизма в степях. Придет время, красные окрепнут, и тогда город станет плацдармом для наступления.
— Этот орешек мне не по зубам.
— В одиночку — да. Но есть еще Бокун, есть другие, которых вы знаете. Наше влияние на них не распространяется, они самостийники, но вы-то у них авторитетом пользуетесь…
Леся зло и азартно сверкнула глазами.
— А если внезапно из пулеметов, как косой по траве, — чтоб после этого пусто и голо…
— Мы думали о городе, — сказал Свининников, — определенные планы у нас есть, но не такие конкретные… — И вдруг без всякой видимой связи спросил девушку:
— Вы из Киева?
— Вообще-то из Херсона, но в данном случае — из Киева. Да и детство мое там прошло.
— Как же, бывал, бывал… Даже свидания назначал у памятника святому Владимиру. Внизу, на Подоле.
— Видно, не очень были влюблены, если даже забыли, что памятник этот на Владимирской горке стоит…
— Прошу прощения, оговорился… Ах, Киев, Киев… Золото куполов, синь Днепра… Там мои лучшие годы прошли. Кстати, у вас в Киеве друзья есть? Могут оказаться
общие знакомые…
Леся назвала несколько фамилий. Действительно, нашлись и общие знакомые, и даже оказалось, что сестра одной из Лесиных подруг ходила к памятнику Владимира на свидания с юным студентом Свининниковым.
— А я тогда была маленькой и страшно завидовала тем, кто ходит на свидания.
Посмеялись: тесен мир. Шел мирный светский разговор, какой бывает у малознакомых людей, желающих больше узнать друг о друге.
— Как вы очутились в этих местах? — спросила Леся.
— В городе жил мой отец — очень уважаемый в здешних местах человек. Где он, я не знаю. В родительском доме сейчас большевистская ЧК заседает. Страшно подумать, что оплевано и уничтожено все, что было дорого… После фронтов подался к Петлюре, был ранен, думал отлежаться у отца — я еще не знал, что он вынужден был бежать отсюда ночью, как какой-нибудь каторжник. Приехал, а здесь никого… Затянулись раны, отлежался, ушел в степь, собрал лихих хлопцев, у которых есть о чем поговорить с красными, и айда саблей махать…
— Вот этой? — Леся указала на клинок, лежавший на скамье.
— О, у этой сабли богатая история! Я ее снял с убитого комиссара. Знатно рубился красный, если бы Гундосый не снял его из маузера, не одолеть бы в сабельной схватке. Комиссаровы пальцы прикипели к рукояти, пришлось отрубить. Но что за клинок! Восточной работы, древний, теперь такие не делают. Видно, во многих руках побывал, вспоен кровушкой…
Леся взяла оружие. Тускло сверкнула золотая чеканка на ножнах. Рукоять завершалась серебряной головкой сказочной птицы.
— Феникс… По преданию, сгорев, эта птица возродилась из пепла…
— Мы пройдем через любое пламя, чтобы победить, — очень серьезно сказала Леся.
В горницу заглянул адъютант.
— Вернулись наши. Все нормально. Дома комбедовцев выжгли, а самих в колодец отправили — испить водицы. Одному живот землей набили — пусть жрет нашу землю, — он грязно выругался.
Леся отвернулась к окну, смотрела, как прибывшие бандиты сгружают с тачанок узлы, какую-то утварь.
— Отбивались? — спросила она через плечо.
— Какое там… У них и оружия не было. Темнота деревенская.
Гундосый помялся: видно, хотел что-то сказать, да не решался.
— Ну что там? — резко спросил Свининников.
— Ребята обижаются… Давно ничего подходящего но брали — все горшки да ухваты. Надо бы эшелончик перехватить, а то разбегутся к добычливым…
— Все бы грабить, — вскипел Свининников, — а что великие идеи кровью захлебываются, так до этого никому дела нет…
Последние слова были явно рассчитаны на связную центра. Но она не поддержала атамана.
— Люди рискуют жизнью, и требование награды за риск вполне справедливо.
Она сказала это громко, так что услышали бандиты, топтавшиеся в сенях. Оттуда кто-то крикнул:
— Правильно скумекала, хоть и баба. Жалованья нам небось не платят.
— В борьбе издержек не избежать. И мы обязаны их компенсировать. А вот настраивать против себя местное население накануне сложной операции, вызывать озлобление не разумно, — тихо убеждала атамана Леся.
— Не понял, — у Свининникова портилось настроение. Не хватало еще, чтобы эта девчонка стакнулась с его головорезами, поучала его.
— Уничтожили пятерых, восстановили против себя сотню…
— Так что же, сидеть сложа руки?
— Я вам уже сказала: собирать силы для главного. У меня очень мало времени, поэтому прошу торопиться. Я думаю, стоит без промедления собрать всех… — она замялась, — повстанческих командиров… Да… Посоветоваться, разработать план.
— Командуете?
— Нет, советую и предлагаю…
— А стоит ли вообще заваривать эту похлебку?
— Решайте сами. Риск есть риск, а война есть война. Но если вы колеблетесь, я хотела бы встретиться с вашими людьми. Их мнение важно и для вас и для нашего дела.
Свининников поинтересовался, нет ли у Леси личных просьб.
— Разместили меня прилично. Хорошо бы время от времени выйти в степь, погулять, побыть одной. А ваши повстанцы, наверное, и за ворота не выпустят?
— Я распоряжусь…
На подворье хутора чубатые, обвешанные оружием бандиты плотным кольцом окружили пулеметную тачанку. Многие, несмотря на жару, были в сапогах и кожушках. Щетинились давно не бритые физиономии. Взлетали над головами кулаки, подтверждая правоту очередного оратора. На тачанке, у пулемета, стояла Леся. Рядом Свининников со своим штабом.
Говорила Леся.
— Вы проливаете кровь за свое будущее счастье, чтобы жить так, как вам хочется. Окончится эта жестокая война, и каждый из вас вернется домой, к своей земле. Всей своей крестьянской душой стремитесь, чтобы такой день настал как можно быстрее. А что получается? Неделя за неделей проходят в набегах, не приносящих вам ни победы, ни славы. Что изменится, если вы вырубите еще несколько большевиков? На их место придут новые, запасутся винтовками и в следующий раз встретят вас пулями. Для Советов эти ваши укусы болезненны, слов нет, но не смертельны. А время уходит. Все больше селян тянутся к большевикам. По нашим сведениям, даже зажиточные мужики становятся на их сторону, потому что по горло сыты гражданской войной, а Советская власть помотает им наладить хозяйство…
Из толпы понеслись улюлюканье и свист.
