— А разве это не катастрофа, когда не на чем борщ сварить?
Но оказалось, что кока не ругать, а хвалить надо: он первый заметил аварию. Произошло это спустя несколько суток после загадочного происшествия в оранжерейном отсеке «Каравеллы».
Через минуту Тобор нашел место аварии: возле штурманского отсека был перерезан энергопровод.
Но перехватить нейтритовый кабель, к тому же снабженный тройной изоляционной оболочкой, не так просто, как срезать дерево. Энергетик Володя Ольховатский с помощью Тобора быстро заменил поврежденный участок кабеля. Оставалось выяснить, почему не сработала аварийная система. Это оказалось нетрудным: она просто была отключена.
— Владимир Николаевич, у вас в отсеке имеется лучевой инструмент? — спросил капитан, когда энергетик доложил ему о случившемся.
Энергетик замялся. Некоторое время назад ему пришлось брать из подсобного отсека лучевой сшиватель. По инструкции он должен был сразу же вернуть сшиватель на место, однако не сделал этого.
— Имеется… — сказал Владимир.
— Какого действия?
— Веерного.
Все сходилось. Инструмент, который Володя оставил в энергоотсеке, оставлял при работе плоский срез…
— Больше повреждений в отсеке нет? — спросил капитан.
— Нет.
— Так… Пока нити тянутся к штурманскому… А как ваше самочувствие, Владимир Николаевич?
Энергетик пожал плечами, уже догадываясь, куда клонит капитан.
— Сходите-ка к врачу.
— Гипноз?..
— Да. Пусть обследует вас.
Врач вроде бы даже обрадовался пациенту.
— Проходи, проходи, голуба душа! — пропел он. — Вот сюда, сюда, на стульчик садись, — продолжал Дмитрий Анатольевич.
Едва Ольховатский сел, как со всех сторон к нему потянулись шупальца-датчики разного калибра.
— Зря, зря дуешься, голуба душа, — покачал головой врач. -
Обижаться не надо… Не надо, голуба.
— Я не обижаюсь.
— Капитан отвечает за все, понимать нужно.
— Да гипноз-то при чем?
— А гипноз, доложу тебе, голуба душа Володя, штука препаскудная. С помощью гипноза, то есть стороннего воздействия на волю и психику человека, можно заставить его сделать многое, очень многое…
— Допустим, — согласился Ольховатский, наблюдая, как Дмитрий Анатольевич набирает в шприц какую-то розоватую жидкость. — Но ведь я бы запомнил хоть что-нибудь.
— Ошибаешься, голуба, — покачал головой Логвиненко. — Гипнотизер может стереть из твоей памяти все, что ты делал в состоянии гипноза.
— Гм… Но, черт возьми, до гипноза-то я ведь должен был увидеть его, мерзавца, который меня загипнотизировал? — взорвался Володя. — До гипноза я же был в нормальном состоянии!
— Допустим.
— Почему же я его не запомнил?
— Спроси что-нибудь полегче.
Безвозвратно канули в прошлое беспечные дни, когда жизнь на корабле текла спокойно. Каждый день теперь ждали подвоха.
В бедах, свалившихся на «Каравеллу», начала просматриваться одна закономерность, которую первым угадал капитан: все несчастья, словно деревья в бурю, склонялись в одну сторону. И этой стороной был штурманский отсек.
Особняком стоял случай в оранжерее, с которого, собственно, и началось. Но это было то исключение, которое подтверждало правило. Что касается оранжерейного отсека, то в нем больше ничего неожиданного не происходило.
А на штурманский отсек неприятности посыпались, как из рога изобилия. Захворал штурман, и все его помощники, словно сговорившись, стали плохо себя чувствовать. То и дело разлаживалась следящая система, до сих пор работавшая безупречно.
А однажды выяснилось, что на координатной сетке двойная звезда Бета Лиры — цель полета — смещена.
Что или кто был повинен в этом смещении? Причин можно было надумать немало, но, когда много причин, это значит, что нет ни одной достоверной.
Штурманский отсек по приказу капитана был взят под усиленный контроль, и отныне вездесущего Тобора можно было встретить там чаще, чем в любой другой точке «Каравеллы».
Постоянными беспорядками в штурманском отсеке, конечно, больше всех был расстроен старший штурман Орленке Но держался он стойко. У него, как и у энергетика, никаких следов гипнотического воздействия врачи не обнаружили…
Заглянув в кают-компанию, энергетик наткнулся на Георгия Георгиевича. Старпом сидел в кресле и думал о чем-то. Увидев Владимира, он кивнул ему, пригласил сесть, затем спросил с тревогой в голосе:
— Как у тебя в отсеке?
— Нормально.
— А вот со штурманским никак не наладим. Кстати, ты давно видел Валентина?
— Позавчера.
— Загляни к нему.
— А что? — встревожился Владимир.
— Знать бы что, — развел руками Георгий Георгиевич. — Очень мне не нравится его вид. Я чувствую: он что-то скрывает.
— Зайду непременно.
Владимир решил навестить Валентина сразу после вахты.
Он постучал и толкнул люк. Увидев Владимира, Валентин почему-то смутился. Неуклюже поднялся из-за стола и прикрыл какую-то вещь куском ватмана. Владимир сделал вид, что ничего не заметил.
— С дежурства? — спросил он.
— С дежурства.
— И я.
— Как у тебя там?
Он махнул рукой.
— И говорить неохота. Только и делаем, что возимся всем скопом, неполадки исправляем.
— Что-нибудь серьезное?
— Пока нет. Но все равно радости мало.
Валентин отвел взгляд в сторону.
— Сыграем? — предложил Володя. У них стало традицией — играть одну шахматную партию после каждого дежурства,
— Сегодня — нет. Нездоровится.
Во время разговора Валентин время от времени бросал украдкой нетерпеливые взгляды на лист ватмана. Казалось, он ждет, когда приятель уйдет, чтобы без помех продолжать прерванное занятие.
«Изобретает что-то, как всегда, — подумал Владимир. — Что же он таится, чудак? А впрочем, это его дело».
Они попрощались, и Ольховатский отправился к себе отдыхать.
