клювом, но Гарри спал слишком крепко и не слышал её.
Посреди комнаты на полу стоял большой чемодан. Несмотря на откинутую, словно в ожидании чего-то, крышку, чемодан был почти пуст, если не считать мешанины из старого белья, конфет, пустых чернильниц и сломанных перьев на дне. Рядом с чемоданом валялась лиловая листовка, исписанная роскошной вязью:
Гарри всхрапнул во сне, отчего его голова съехала ещё ниже, а очки перекосились ещё сильнее, но не проснулся. Будильник, отремонтированный им несколько лет назад, громко тикал на подоконнике, показывая без одной минуты одиннадцать. Рядом, прижатый расслабленной рукой юноши, лежал лист пергамента, покрытый узкими наклонными буквами. С тех пор, как Гарри получил это письмо три дня назад, он перечитывал его так часто, что из туго свёрнутого свитка оно превратилось в совершенно ровный лист.
Дорогой Гарри!
Если тебе удобно, я загляну на Бирючинный проезд, дом четыре, в эту пятницу в одиннадцать вечера, чтобы сопроводить тебя в Нору, куда ты приглашён провести остаток школьных каникул.
Если ты согласишься, я также был бы рад твоей помощи в одном деле, которым надеюсь заняться по пути в Нору. Подробности расскажу при встрече.
Ответ прошу отослать с этой совой. Надеюсь, в пятницу увидимся.
Искреннейше твой,
И хотя Гарри уже выучил послание наизусть, он украдкой бросал на него взгляды каждые несколько минут, начиная с семи часов вечера, когда он впервые занял наблюдательную позицию у окна спальни, из которого сносно просматривались оба конца Бирючинного проезда. Он знал, что перечитывать слова Дамблдора бессмысленно. Гарри выслал своё «да» с совой, доставившей послание, как и просили, и всё, что ему оставалось делать — это ждать: либо Дамблдор придёт, либо нет.
Но вещи Гарри собирать не начал. Он провёл у Дёсли всего две недели, и то, что его собираются отсюда вытащить так скоро, казалось сказкой. Он не мог отделаться от предчувствия, будто что-то пойдёт не так — например, его ответ на письмо Дамблдора потеряется; или директору помешают забрать его; а может окажется, что письмо и не от Дамблдора вовсе, а какая-то хитрость, или шутка, или ловушка. Гарри не мог заставить себя начать собираться, боясь потом разочароваться и опять распаковывать вещи. Единственное, что он сделал в свете возможного путешествия, — запер в клетку свою полярную сову Хедвиг.
Минутная стрелка будильника достигла отметки «двенадцать» — и в тот же самый миг фонарь за окном погас.
Гарри проснулся, словно внезапно наступившая темнота была сигналом тревоги. Поспешно поправив очки и отклеив щёку от стекла, он прижался к окну носом и, щурясь, взглянул вниз, на мостовую. По садовой дорожке двигалась высокая фигура в длинной развевающейся мантии.
Юноша вскочил, будто его током ударило, попутно уронил стул, и принялся хватать с пола всё и вся, до чего только мог дотянуться, закидывая в чемодан. Едва он швырнул через всю комнату комплект мантий, два учебника заклинаний и пакетик хрустящего картофеля, зазвенел дверной звонок. Внизу, в гостиной, дядя Вернон завопил:
— Кого там нелёгкая несёт в такое время?
Гарри застыл с латунным телескопом в одной руке и парой кроссовок в другой. Он совсем забыл предупредить Дёсли о Дамблдоре. Охваченный паникой и одновременно давясь со смеху, он перелез через чемодан и дёрнул на себя дверь спальни как раз в тот момент, когда глубокий голос произнёс:
— Добрый вечер. Вы, должно быть, мистер Дёсли. Полагаю, Гарри известил вас о том, что я должен прийти за ним?
Гарри поспешил вниз, перескакивая через ступеньку, но, не добежав до конца лестницы, резко затормозил, так как богатый опыт научил его оставаться по возможности вне пределов досягаемости дяди. В дверях стоял высокий худой мужчина с седыми волосами и бородой до пояса. На его крючковатом носу сидели очки в форме полумесяцев, одет он был в длинный чёрный дорожный плащ и остроконечную шляпу. Вернон Дёсли в халате кирпичного цвета, с усами почти такими же густыми, как у Дамблдора, но чёрными, вытаращился на гостя, словно не мог поверить своим крошечным глазкам.
— Судя по вашему ошеломлённому и полному неверия взгляду, Гарри не предупредил вас, что я должен прибыть, — любезно заметил Дамблдор. — Впрочем, давайте предположим, что вы сердечно пригласили меня войти. Слишком долго торчать на пороге в такое неспокойное время — не самое мудрое решение.
Он бодро шагнул через порог и закрыл за собой входную дверь.
— Со времени моего последнего визита прошло много времени, — Дамблдор уставился поверх крючковатого носа на дядю Вернона. — Должен отметить, ваши африканские лилии буйно разрослись.
Вернон Дёсли ничего не ответил. Гарри не сомневался, что речь вернётся к нему, и весьма скоро — пульсирование вены на дядином виске почти достигло опасного предела, — но в Дамблдоре, видимо, было нечто, от чего у дяди на некоторое время перехватило дыхание. Может, это был облик, с головой выдававший волшебника, а возможно, даже дядя Вернон ощутил, что этого человека будет очень трудно застращать.
— А, Гарри, добрый вечер, — поздоровался Дамблдор, глядя на него с очень довольным выражением сквозь очки-полумесяцы. — Превосходно, превосходно.
Эти слова, похоже, встряхнули дядю Вернона. Было ясно, что в его понимании любой, кого угораздит взглянуть на Гарри и сказать «превосходно», — это человек, с которым он никогда не сойдётся во взглядах.
— Не хочу показаться грубым… — начал он тоном, предвещавшим грубость в каждом слоге.
— …но увы, грубость часто случается ненамеренно, — с серьёзным видом закончил предложение Дамблдор. — Лучше вообще ничего не говорите, милейший. Ага, а это, должно быть, Петуния.
Кухонная дверь открылась, и на пороге показалась тётя Гарри: поверх ночной рубашки накинут халат, на руках натянуты резиновые перчатки — её явно прервали посреди обычного натирания всех поверхностей в кухне на сон грядущий. На лошадином лице Петунии не отражалось ничего, кроме потрясения.
— Я — Албус Дамблдор, — сказал волшебник, когда дядя Вернон не удосужился представить его. — Мы, помните ли, переписывались с вами.
Гарри пришло в голову, что со стороны Дамблдора достаточно странно напоминать таким образом тёте
