людей. Но винить вас в этом нельзя. Вас по своей сути в дерьмо и в катакомбы тянет. Вы же все богаты. Ваши собрания «в моё имя» должны проходить во дворах, в судах, в парламенте, на телевидении, в редакциях газет, в банковских кабинетах… Вы все, здесь собравшиеся, «власть держащие», так что же вы маетесь дурью, любезные? Сверху вниз всегда удобней гадить, разве вы не знали? А вы забрались в подполье… Отсюда не получится, как ни старайтесь.
— Мы устраним недоработки, — проблеял магистр. — Мы не знали… не думали…
Я мрачно посмотрел на говорившего. Под моим взглядом он съежился и замолчал.
— Ты зачем пытался меня зарезать, поганец? — спросил я.
— От усердия. Исключительно от усердия…
— Преданный дурак опасней умного врага, — напомнил я. — А если этот дурак ещё и усерден… Не хотел бы я быть на твоём месте.
— А что с ним не так? — спросил толстяк, но в этот момент земля под его ногами разверзлась, и с жутким воем самозваный магистр рухнул в бездну.
Я заглянул в пропасть, снисходительно кивнул приветствующим меня демонам и затворил землю. При виде этого несколько сектантов упали в обморок, остальные стояли передо мной по стойке «смирно», бледные и дрожащие. Я достал из кармана пачку сигарет, прикурил и, заложив руки за спину, несколько раз прошелся взад-вперёд по залу, размышляя.
— Вместо того чтобы разваливать страну, насаждать демократию и толерантность, вы развлекаетесь, — сказал я наконец. — Вам так надоели Канары и роскошные апартаменты, что вас, как свиней, в грязь потянуло… Я дал вам все, что вы имеете, а вам нужен просто свинарник… Так делайте его из государства!
— Мы делаем, господин, — пискнул один из них. — Мы стараемся… Мы изо всех сил стараемся…
Я мгновенно оказался рядом, впиваясь взглядом в его желтоватые, ставшие от страха безумными глаза.
— Стараетесь?! — рявкнул я. — А почему не доводите до конца?! Почему в церквях ещё кое-кто есть? Почему они вообще не закрыты? Почему на тысячу бездарных книг ещё встречается одна талантливая, а на сотню отвратительных фильмов — один хороший?! Почему ещё работают лишенные зарплаты и жилья учителя?! Врачи?! Ми… Тьфу, мерзость какая!.. Милиция?! Почему композиторы пишут свои мелодии, а поэты сочиняют свои стихи?! Почему, я вас спрашиваю?!
— Это сложные люди, — уверили они меня в один голос. — С ними сложно работать. Мы исправимся, господин….
— Вы? — задумался я. — Сомневаюсь… Бафомет! Демон моментально возник рядом, неся на вытянутых руках клетку с приготовленными в жертву кошками. Поставив её на землю, открыл дверцу… Туман заклубился у его ног черным облаком, и, когда он рассеялся, демон держал на цепях трёх яростно скалящихся пантер. Гигантские кошки рычали и рвались из его рук, стремясь поскорее добраться до своих мучителей.
— Я давал вам шанс, — сказал я. — Бафомет, закончи здесь все… Когда уберешь остатки этого навоза, освободи Нитика, бедняга и так натерпелся. Чтобы не вызывать кривотолков и не бросать тень на моё кристально-черное имя, сотри даже воспоминания об этих людях из памяти знавших их лично. Остальные забудут их без нашей помощи…
— Многие из них «высокого ранга», — напомнил Бафомет.
— Это не важно. Подобные люди стираются из памяти довольно быстро, как бы высоко они ни взлетали.
Бафомет нагнулся, отстегивая с цепей рвущихся вперёд кошек, а я шагнул прочь из этого места, слишком гнилостного даже для меня…
— …Даже для меня, — закончил я свой рассказ. — Они слишком мерзостны даже для меня, Создатель. Человечество я просто ненавижу, а этих… Этих я ещё и презираю. Я так больше не могу. Позволь, позволь я уничтожу их! Я уничтожу их быстро и безболезненно. Я сотру их в мгновение ока, я…
— Я уже говорил тебе — нет. Их шанс ещё не истек. Даже у самого закоренелого, самого отъявленного грешника таится в душе искорка, дающая ему шанс на спасение. Раскаяние и спасение.
— И у меня? У меня, живущего в этом мире, правящего им и выворачивающего его наизнанку? У меня, прирожденного воина и карателя? У меня, прошедшего все возможные испытания ада и жизни среди людей? Нет, Создатель, Ты слишком добр… Они превзошли самые смелые мои ожидания. Они многократно оправдали все мои стремления и надежды. Они уже пугают меня… Ты не хочешь верить мне… Но Тебе я не лгу. Ты видишь все лабиринты моей души, и Ты видишь, что я говорю искренне…
— Вижу. Но твоя искренность стоит на ошибках. Ты веришь себе, а не Мне.
— Мы стали говорить на разных языках, Создатель. Именно потому, что Ты — Создатель и Творец, а я — Мастер и Воин. Но поверь — моё понимание истинно. Твоя любовь их просто покрывает.
— Не говори глупостей, Князь демонов. Я вижу все куда отчетливей, чем ты. Я был в теле человека. Может быть, и тебе стоит попробовать понять людей?
— Ну уж нет! Кто в здравом уме… Ой, прости… Я не то хотел сказать… В смысле: я пробовал… почти…
— Ты ходишь по кругу в своих суждениях, Денница. Разгадка здесь очень проста: надо просто поверить.
— Нет оснований… Ты дал мне разум, а разум говорит мне, что от Адама с Евой до любого нынешнего обитателя земли никто не может быть венцом творения. Ты даже пример им показал… И?
— А что ты к ним так привязался? Ревность? Оскорбленное самолюбие? Все твои «бунты» — не больше чем инфантильность… Не пора взрослеть?
— Мне?! Я древнее самой земли…
— Но не Меня… Ладно… Вот что Я скажу тебе… Ступай. Ступай и не появляйся до тех пор, пока Я не позову тебя… Денница!
— Да, Создатель.
— Открой свою душу навстречу свету. Живущему во мраке это необходимо вдвойне. Только свет твоего сердца развеет мрак вокруг тебя. А искра, которая её зажжет… Ты отыщешь ее… А теперь ступай.
Неторопливо я брел по вечернему городу. Вечно спешащие прохожие обгоняли меня, раздраженно оглядываясь: их злила моя неторопливость, диссонирующая с их стремлением бежать в суету. Заложив руки за спину, я шагал вдоль освещенных витрин, заваленных красочными товарами, рассматривал аляповатые плакаты рекламы и читал безграмотные и кичливые вывески. Моё внимание привлекла небольшая, стоявшая чуть в отдалении от улицы церковь. Я немного подумал и направился в храм. Изнутри церковь выглядела более чем бедно. К тому же в помещении шел ремонт. Судя по брошенным прямо посреди храма доскам, подрядившиеся здесь рабочие строго соблюдали режим восьмичасового «аврала». Во всяком случае к окончанию рабочего дня они относились более чем педантично. Переодевшийся в «мирское» священник, кряхтя, перетаскивал доски ближе к стене. В самом углу зала, за небольшой перегородкой, сидела сухонькая старушка, продававшая свечи, иконы и прочие принадлежности обрядов. Подойдя к стойке, я посмотрел на ценники, стоявшие рядом с «духовной литературой», и покачал головой — почитать измышления и исследования служителей церкви большинству из приходящих сюда явно не грозило. Для этого я и придумал деньги: вечный выбор между «духовным» и «отложить на пожрать». Да и зачем знать людям свидетельства Иосифа Флавия о существовании Христа, в то время как атеисты в один голос врут о замалчивании им этого факта? Зачем им читать труды официального биографа правителя Иудеи и одновременно биографа Понтия Пилата — грека Гермидия, в своё время способствовавшего распятию Христа и уговаривавшего жену Пилата не удерживать мужа от смертного приговора Иисусу, так как до самого распятия он считал Его обманщиком? Этому умному и злому цинику несказанно повезло: желая убедиться в том, что Иисус не воскреснет, он лично отправился в ту ночь к гробу… Увиденное он описал честно и подробно — в этом надо отдать ему должное.
Не нужны им и записи сирийца Ейшу, врача, одного из немногих друзей Пилата и его личного целителя. Этого проницательного практика, стоящего в истории наравне с Гиппократом, Цельсом и
