повернулся вокруг своей оси, зацепившись за ивовые ветви, бившие листьями по крышке рояля. А потом на него упал занавес дождя, и рояля не стало.
Не без труда Эдгар выкарабкался на берег. Засунув нож в карман, он снова побежал. Через кусты, хлещущие ветвями по лицу, через полянки, полностью залитые водой. Он представлял себе плывущий по реке рояль, волны дождя прокатывались по его корпусу, крышка клавиатуры была отброшена ветром. Две стихии играли дуэтом. Ему представлялось, как он плывет вниз по реке, мимо деревень, мимо детей, показывающих на него пальцами, рыбаков, гребущих прочь от него со своими сетями.
Последовала новая вспышка молнии, озарившая светом человека в очках, бегущего на север через лес, в рваной одежде, с прилипшими ко лбу волосами, и черный рояль, инкрустированный перламутром. Его несло течением к югу, он подпрыгивал на волнах. Они удалялись в противоположные стороны от того места, где рвался с привязи сторожевой пес, а солдаты разведроты лихорадочно хватали свои фонари.
Эдгар шлепал по тропе, разбрызгивая грязь. Тропа пролегла через густые древесные заросли, и он бежал по ней в темноте, ломая ветки, тяжело дыша. Он споткнулся, кувырком полетел в грязь, поднялся и снова бросился вперед. Прошел примерно час, и Эдгар повернул в сторону реки. Ему хотелось переправиться на другой берег и быть поближе к Маэ Луин, но он боялся, что собаки нападут на след.
Река, разбухшая от ливня, стремительно неслась. В темноте сквозь дождевые струи он не мог разглядеть противоположный берег. Очки были залиты водой, еще больше затуманивая зрение. Он снял их и сунул в карман. Еще секунду Эдгар стоял на суше, не видя ничего, кроме окружающей его черноты, и прислушивался к течению. Вдали он услышал собачий лай. Тогда он закрыл глаза и бросился в воду.
Под водой было спокойно и тихо, и он плыл сквозь тьму, течение было сильным, но ровным. На несколько коротких мгновений он почувствовал себя в безопасности, холодная вода обнимала его тело, одежда развевалась при каждом рывке вперед. Но потом легкие начали гореть. Он рванулся вперед, еще сопротивляясь необходимости всплыть, продолжая плыть под водой, пока огонь не стал непереносим. Тогда он вынырнул на поверхность, дождь и ветер обрушились на него. Секунду Эдгар отдыхал, восстанавливая дыхание. Он чувствовал, как река несет его, и он подумал, как легко было бы просто сдаться и позволить течению нести его, куда оно пожелает. Но снова сверкнула молния, и всю реку словно объяло пламя. Эдгар поплыл, делая резкие рывки. Наконец он больше не в силах был двинуть руками, и тут он почувствовал, что стукнулся коленями о камни. Он открыл глаза и увидел берег и песчаный пляж. Эдгар бросился к берегу и рухнул на песок.
Дождь молотил по телу. Эдгар глубоко и часто дышал, кашлял, выплевывая речную воду. Снова сверкнула молния. Он понимал, что его могут увидеть. С трудом поднявшись на ноги, он побежал.
Через лес, через поваленные стволы, выставив вперед руки, вслепую, цепляясь за лианы. Он рвался вперед, паника нарастала. Он надеялся, что найдет тропу, следующую вдоль левого берега южнее Маэ Луин, по которой он никогда не ходил, но о которой слышал от доктора. Но не было ничего, один только лес кругом. Эдгар сбежал по склону, лавируя между деревьями, к мелкой речушке, притоку Салуина. Он запинался и скользил по грязи, падая, но снова вставал на ноги. Он перебрался через поток по поваленному бревну, вскарабкался вверх по противоположному берегу, торопясь изо всех сил, и на верху склона снова споткнулся, упал в грязь. Снова поднялся, побежал, неожиданно ноги запутались в ежевике, он упал опять, с треском ломая кустарник. Дождь лил и лил. Эдгар попытался встать, и тут он услышал рычание.
Он медленно обернулся, ожидая увидеть накладные голенища-краги к британским солдатским крагам. Но вместо этого в нескольких дюймах от него стояла одинокая собака, облезлое животное, промокшее, с пастью, полной гнилых зубов. Эдгар хотел отодвинуться назад, но нога крепко застряла в кустарнике. Зверь снова зарычал и бросился вперед, зубы лязгнули. Из темноты метнулась рука, схватила взбешенную собаку за шкирку и оттащила в сторону. Эдгар поднял глаза.
Перед ним стоял человек, почти голый, если не считать подвернутых штанов, которые Эдгар видел на шанах. По жилистым сильным икрам струилась вода. Он молчал, и Эдгар медленно наклонился, высвободил ногу из кустов и встал. Несколько секунд оба стояли глядя друг другу в глаза. «Каждый из нас для другого — привидение», — подумал Эдгар. Снова сверкнула молния, и человек показался из тьмы, по его блестящему от дождя торсу вились татуировки — фантастические фигуры лесных зверей. Под дождем казалось, что изображения движутся, меняя свои очертания. Снова наступила темень, и Эдгар помчался дальше, сквозь кусты. Лес становился все гуще и гуще. Неожиданно он вырвался на открытое место, на дорогу. Он вытер грязь с лица и повернул к северу. Он бежал, затем, вымотанный, переходил на шаг и снова бежал. Дождь лил стеной, смывая с него грязь.
Небо начало светлеть. Занимался рассвет. Дождь поутих и вскоре перестал совсем. Эдгар, выдохшийся окончательно, плелся шагом по старой дороге, пробитой воловьими упряжками, заросшей сорняками. Две узкие колеи, укатанные сотнями усталых колес, тянулись неуверенной параллелью. Он искал глазами людей, но местность была пустынна. Где-то вдали деревья отступали от дороги, уступая место жесткому кустарнику и редким пятнам травы. Начинало теплеть.
Он шел, почти ни о чем не думая, пытаясь только разглядеть знаки, которые могли указать ему путь в Маэ Луин. Стало жарко, и он ощущал, как в волосах струйки пота смешиваются с невысохшими каплями дождя. Эдгар почувствовал, как его начало лихорадить. Он закатал рукава и распахнул рубаху, и. делая это, наткнулся на что-то в кармане. Это бы.л сложенный в несколько раз листок бумаги. Несколько секунд он не мог вспомнить, что это, пока в голове не всплыла картина последних минут на берегу доктором, который и передал ему это письмо. Он на ходу развернул его, расклеивая слипшуюся от влаги бумагу, поднял к глазам и остановился.
Это была страница, вырванная из «Одиссеи», при надлежавшей Энтони Кэрролу, — отпечатанный в типографии текст, дополненный выписанными индийскими чернилами завитками шанских букв. Строка были подчеркнуты.
В путь они тотчас пустились и скоро пришли к лотофагам.
Гибели те лотофаги товарищам нашим нисколько
Не замышляли, но дали им лотоса только отведать.
Кто от плода его, меду по сладости равного, вкусит,
Тот уж не хочет ни вести подать о себе, ни вернуться,
Но, средь мужей лотофагов оставшись навеки, желает
Лотос вкушать, перестав о своем возвращеньи и думать.
Сквозь полупрозрачную мокрую бумагу Эдгар увидел еще какую-то надпись и перевернул страницу. Темными чернилами рукой доктора там было нацарапано: «Эдгару Дрейку, вкусившему». Эдгар снова перечитал строки и медленно опустил руку с письмом. Мокрая бумага свернулась от порыва ветра. Он пошел дальше, пошел уже без прежнего упорства, медленно, может быть, просто потому, что устал. Вдали местность повышалась, земля сливалась с небом акварельными штрихами далеких ливней. Он посмотрел вверх и увидел облака, ему показалось, что они пылают, как хлопковые подушки, обращающиеся в пепел. Он чувствовал, как испаряется влага с его одежды, как пар поднимается вверх, покидая его, как дух покидает тело.
За гребнем холма он ожидал увидеть реку или, может быть, Маэ Луин, но перед ним была лишь бесконечная дорога до самого горизонта, и он пошел по ней. Вдали виднелось одинокое пятнышко на открытом пространстве. Подходя ближе, он разглядел его, это было маленькое святилище. Эдгар остановился перед ним. «Странное место для того, чтобы оставлять подношения, — подумалось ему, — здесь нет ни гор, ни домов. Здесь нет никого». Эдгар оглядел миски с рисом, увядшие цветы, палочки- амулеты, подгнившие фрукты. В жилище духа помещалась статуя — поблекшая деревянная фигурка лесного эльфа с печальной улыбкой и обломанной рукой. Стоя посреди дороги, Эдгар достал из кармана листок бумаги и снова прочел. Свернув, он положил его рядом со статуей. «Я оставляю тебе историю», — проговорил он и пошел дальше. Небо светлело, но солнца еще не было видно.
В самом разгаре дня он увидел вдали женщину с зонтиком. Она медленно шла по дороге, и он не мог понять, приближается она к нему или удаляется прочь. Вся эта картина представлялась невероятно мирной, и откуда-то из закоулков памяти эхом отозвалось воспоминание о единственном солнечном летнем дне в Англии, когда он впервые взял Кэтрин за руку и они гуляли по Риджент-парк. Они тогда почти не говорили друг с другом, просто смотрели на прохожих и экипажи, на другие молодые пары. На прощание она прошептала только: «Меня ждут родители, мы скоро увидимся» — и растворилась в зелени, скрываясь
