Папа рассказал, как врач, уставший от бесконечных пререканий пациентов, спокойно спросил:
– Вы – врач?
– Нет. Я инженер.
– Замечательно. Почему, в таком случае, вы даете мне советы?
– Потому что речь идет о моей жене.
Врач позвал заведующего отделением. Тот просмотрел мамину карту и властным жестом прервал бормотание подчиненного о «в целом положительной динамике, но».
– Что я могу сказать, уважаемые? Мое мнение такое: не сделаете операцию – вам, – он ткнул в мамину сторону пальцем, – вам пиздец. – Он захлопнул карту и вышел.
Коротко и ясно. Родители переглянулись, в надежде, что им послышалось, что резонировала пустота облезлых стен, а духота и слабость чудесным образом исказили слова заведующего. Но не могло же почудиться сразу обоим? Врач подтвердил их догадки:
– Что я вам говорил? Мой коллега придерживается такого же мнения – необходима операция.
– Им же плотют за каждую операцию. Им бы зарезать только человека за деньги, – брюзжала старуха на соседней койке, когда врач вышел.
Мама растерянно глядела на отца. Домой отец вернулся обескураженный и сердитый. Он обзвонил друзей, соседей по даче, сослуживцев. Он нашел врача и договорился о консультации.
– Пап, – я положила голову ему на плечо, – зачем ты меня позвал? Ты ведь уже все решил.
– Доченька, – он обнял меня за плечи, – доченька, ты не сердись на нас с мамой, что мы давно не вмешиваемся в твои дела. Ты уже совсем большая. Но иногда я так скучаю по своей маме. И дорого был дал, чтобы поговорить с отцом, как с тобой сейчас. Думаю, и ты в нас нуждаешься не меньше. Мы родили тебя для счастья, для радости. Когда растишь ребенка, почему-то кажется, что его ожидает только счастье. Не горе, болезни или нужда. Иначе люди и не заводили бы детей. Хочешь, я поговорю с Андреем? Он хороший человек. Он настоящий. Он поймет. Вы же поссорились из-за пустяка.
Видно было, как папа волновался, говоря со мной. Тихая, теплая, как южная ночь, благодать исходила от папиных слов.
Не надо с ним говорить. Я сама. Потом.
– Андрей недавно звонил, спрашивал про тебя, интересовался маминым здоровьем. Сказал, что вы немного повздорили, чтобы я не волновался.
Я даже подскочила.
– Он звонил? Когда? Что он еще говорил? Папа усмехнулся.
– Сказал, что поссорились из-за пустяка. Попросил тебя перезвонить.
– Хорошенький пустяк! – вспыхнула я. Несколько дней от Андрея не было вестей, и я отыскала его профайл на сайте знакомств. Он поднял свою страницу, загрузил новые фотографии и посещал ее три часа назад. Моему возмущению не было предела.
– Дешевый пиар! – Я выключила компьютер. Приезжал за своим спальным мешком Бессонов.
Он отправлялся в поход на выходных. Шел дождь вперемешку с липким снегом. В поход Бессонова я не поверила. Спальный мешок был поводом. Мы встретились у метро. Ветер сбивал нас с ног.
– Там Андрюха, – сказал Бессонов, – места себе не находит. Поссорились, говорит. Ты уладила бы как- то дело.
– Место он себе, кажется, нашел, – ответила я, – в Интернете.
– Да ему никто не нужен, кроме тебя. Как ты не понимаешь, ведь Интернет – это иллюзия. Иллюзия его мужской свободы, – горячо возразил Паша.
– Почему мне не нужна такая иллюзия?
– Но ты ведь женщина. – Он был искренне поражен глупым вопросом. А я возмущалась про себя мужской политикой двойных стандартов.
– Пашенька, прости, надо бежать, опаздываю, – соврала я, – увидимся.
Андрей не появлялся, но недостатка в его парламентерах не было. Мне звонили инструктор Орлов и курсант Рома. Наконец, позвонил Павел Александрович. Он скрипел, как рассохшиеся половицы.
– Лапочка, совсем нас бросила. Приезжай на выходных. Клуб оставили на аэродроме, на новых условиях. – Саныч покряхтел. – Повысили аренду вдвое.
Я пообещала.
– Занята, – ответила я. – Но попытаюсь выбраться.
Мне не хватало полетов. Я не подозревала, как они были мне нужны. Словно только наверху, в небе, на небольшой высоте я находила все, чего недоставало на земле. Поднимаясь, я всякий раз преображалась. И всякий раз восторженно встречала это преображение. Может быть, все бы изменилось, выберись я тогда на аэродром, мне было бы проще понять и простить Андрея. В небе утихали мнимые страсти, смирялось самолюбие, а мысли приходили безмятежные и снисходительные к себе и к другим.
Мы с папой отвезли маму на консультацию. Она действительно нуждалась в операции. Операция в Академии была дорогой. Папа влез в долги. Я устроилась в агентство недвижимости. Мобильный телефон разрывался с утра до вечера. За неделю я сбила новые набойки, показывая комнаты и квартиры в разных частях города.
– Я сейчас на Просвещения, – кричала я в трубку на улице. – Подъезжайте на Кирочную через час. Хозяйка на месте. Может показать квартиру.
– Есть подходящая комната в двушке на Ветеранов. Без хозяев. Показ в девятнадцать ноль-ноль.
За день я могла трижды пересечь город из конца в конец. Работа давала хороший заработок, усталость и полное забытье. Думать о неудачах в личной жизни просто не было времени. В течение месяца мы с папой расквитались с долгами.
Через две недели я сдалась. Я соскучилась. В девять вечера у меня был назначен показ на Садовой. Совсем недалеко от дома Андрея. Нужен был предлог, чтобы не уязвить гордость. Я решила зайти за феном. Ключей у меня не было, я позвонила в дверь. От радости, что сейчас увижу его, просто увижу, я невольно улыбалась. Подъезд старого дома отдавал знакомое влажное тепло. Дверь открыл Андрей, замер и побледнел. Прошло около трех лет, но я помню, словно это было вчера, его белое лицо, его голос, его сухую и короткую фразу, как выстрел:
– Извини, я не один.
Закрывая дверь, он повторил растерянно:
– Извини.
Это были его последние слова. Больше мы не встречались. Даже случайно. Город поглотил его, как зыбкий песок. Иногда я вздрагивала, если казалось, что в людском потоке мелькнуло его лицо, но, приглядевшись, убеждалась, что ошиблась.
– Он не один, – медленно повторила я, словно пыталась заучить новую, сложную формулу моей жизни. И долго стояла перед запертой дверь, пока не зазвонил телефон: – Это снова Алина. Ну что, мои китайцы посмотрели комнату. Им понравилось. Завтра можно заключать договор. Я машинально достала блокнот из сумки.
– Во сколько?
– Они учатся до трех. Можно в четыре.
– Хозяева требуют залог. Вы предупредили? Его можно разбить на три месяца.
Величину потери я осознала позже, а тогда стала жить по инерции. Ложиться вечером в постель, а утром подниматься, только лишь потому, что так принято у людей. Принято и необходимо спать, кушать, мыться и зарабатывать деньги, расселяя в квартиры неприветливого, серого, дождливого города таджиков, китайцев, узбеков, студентов из Новороссийска и строителей из Белоруссии.
Серая «Волга», взвизгнув тормозами, остановилась, перегородив мне дорогу. Из машины выглянул Юра.
– Самое, Маринка, ты английский знаешь?
– Литл бит.
– Вот ты-то мне и нужна!
– Учти, я только очень литл.
Он выскочил из машины, взял меня под локоть и зашептал:
– Ерунда, сойдет, слушай, самое. У меня интурист в машине. Везет, как утопленнику. Директор навязал
