Парабола моей жизни

конкретное содержание эмоции, не «сглаженной» условностью. Он иногда затягивает паузы, по-иному распределяет смысловые акценты, вносит в речитативы другое дыхание, переосмысливающее произносимое. Иной раз эти нововведения приводят к более или менее крупным стычкам с дирижерами оркестров. Титта Руффо, почти всегда ласково, но твердо настаивает на своем и дирижерам приходится с ним соглашаться.

О том, что для него в искусство входит реальная жизнь, красноречиво говорит он сам. Когда отец, увидевший его впервые в роли Гамлета, спрашивает, сколько же пришлось ему учиться, чтобы суметь одним только сценическим поведением и музыкальной интонацией передать страдания так, как будто он испытывает их на самом деле, Руффо отвечает: и сценическое поведение и музыкальные интонации — больше чем углубленным занятиям — следует приписать выпавшим ему на долю испытаниям, непосредственному соприкосновению с горем, преждевременно свалившимся на него заботам.

И еще лучше высказывает Титта Руффо свою мысль, вспоминая трагический случай, когда ему пришлось выступить В роли Риголетто через три дня после получения известия об убийстве Маттеотти. Сначала он с несколько ироническим недоумением приводит точку зрения психологов и критиков-эстетов на природу искусства и их слова о необходимости для артиста отгородиться от жизненных тревог. «Ну можно ли представить себе,— восклицает Титта Руффо,— душу более израненую, чем была моя, во время последнего моего выступления в роли Риголетто в Боготе! А между тем,— продолжает он,—мое исполнение роли было так законченно и глубоко, что позволило мне добиться поистине волшебных результатов. Я создал в этот раз подлинно творческий образ». Так, непоколебимо провозглашая свое исполнительское кредо, певец бесхитростно свидетельствует о непосредственной связи, существующей для него между реальной жизнью и произведением искусства, выражающем правдивые человеческие чувства и переживания. Отмечая удивительное совпадение душевного состояния интерпретатора роли со всем тем, что вложено в эту роль композитором, Титта Руффо, говоря о Риголетто, вскрывает основу, на которой он создавал незабываемо впечатляющие, умно задуманные и глубоко прочувствованные, подлинно реалистические образы.

А. БУШЕН

ТИТТА РУФФО ПАРАБОЛА МОЕЙ ЖИЗНИ

В течение многих лет я намеревался написать эти воспоминания, но опасался, что мне не удастся воссоздать надлежащим образом все наиболее интересные события моей долгой жизни — как радостные, так и печальные, ничего не приукрашивая, а так, как это было на самом деле и, главное, без малейшей претензии на литературность. С этой целью я расставался в разное время с театральными сценами и жил в невозмутимой ясности духовной жизни, стремясь к возможности опубликовать этот скромный труд ко дню моего шестидесятилетия.

Прошу читателя принять во внимание, что пишущий все это никогда не пользовался благом посещать школу, хотя бы даже начальные классы. Тем немногим, что он знает, он обязан самостоятельным занятиям и чтению, которые он любил и которым старался, посвящать время в продолжение всей своей жизни.

Глава 1. ПЕРВЫЕ ШАГИ

Рождение и родители. Я назван Руффо по имени собаки — таково было желание моего отца... Воспоминания детства. Из Пизы в Рим. Чтобы помочь семье... Я и мой брат, я и мама. Строгое наказание. Рабочий в мастерской отца. Ссора с отцом. Принимаю решение уйти из дома

Я родился в Пизе 9 июня 1877 года в семье ремесленника. Мой отец, Оресте Титта, был мастером по ковке железа. Среднего роста, но очень сильный и ловкий, с открытым лбом, потемневшим от жара в кузнице, с курчавой черной шевелюрой, он был по внешности похож на античного римлянина. Обычно его называли по фамилии: мастро Титта. В своей среде он был человеком известным и уважаемым. И хотя он получил весьма скромное образование, изъяснялся он довольно красноречиво и даже изысканно, что контрастировало с его наружностью. Иногда голос его звучал с нежностью почти женственной и говорил он с большим достоинством. Иногда же, наоборот, отец становился как будто другим человеком и говорил тогда настолько грубо и резко, что его боялись. Я сам с раннего детства испытывал к нему скорее чувство робости, нежели любовь.

Мать моя, красивая женщина с правильными чертами лица, с огромными светло-зелеными глазами, с кожей бледной до прозрачности, отличалась необыкновенной чуткостью. Чистота души ее была почти младенческой, а нравственное чувство не знало компромиссов. Со своей детской наблюдательностью — может быть, слишком рано развившейся — я находил несоответствие между нею и отцом и невольно удивлялся тому, что она вышла за него замуж. Семья наша состояла в то время из моего брата Этторе (он был старше меня на 2 года) и из двух сестер — Фоски и Неллы. Впоследствии родились еще Сеттима и Велиа.

Первый в моей семье, кого назвали именем Руффо, был охотничий пес; вторым был певец, и это — я; третий — доктор экономических наук, и это — мой сын; четвертый... — известен одному богу. Мой отец смолоду любил охоту и в праздничные дни отправлялся с компанией приятелей охотиться в заповедник вблизи Торре дель Лаго. Однажды ему подарили двух великолепных щенков, которым компания придумала имена. Один был назван Пелличионе; другой — Руффо. Мой отец уступил первого приятелю, второго же стал растить сам. Обе со-/ баки росли и развивались отлично, особенно Руффо, отличавшийся исключительными качествами. Он был очень красив, весь черный, лишь кое-где слегка забрызганный белыми пятнами; у него были длиннейшие уши и глаза почти по-человечески выразительные. Отец привязался к нему как к близкому другу.

К несчастью, бедный Руффо стал жертвой рокового промаха одного из охотников. Однажды во время охоты он был ранен неудачным выстрелом в голову и после недели страданий умер. Эта потеря несказанно огорчила отца. Он никак не мог успокоиться.

Моя мать была в то время беременна мною, и, когда я родился, отец захотел назвать меня именем своего верного погибшего пса. Несмотря на горячий протест матери, находившей это решение нелепым и обидным, воля отца победила. Я был назван Руффо и только второе имя мое было Кафиеро. Но мама с самого рождения звала меня Кафиеро, так что до известного возраста я был уверен, что это и есть мое имя. Когда я вырос и вступил в жизнь, меня стали звать Руффо Титта.

Имя собаки принесло мне удачу. Но позже, когда я начал приобретать некоторую известность, мне показалось, что перестановка имени и фамилии звучит лучше. Поставив имя вместо фамилии, я стал и остался навсегда не Руффо Титта, а Титта Руффо. Впоследствии, когда родился мой сын, я решил — с согласия жены — назвать его так же. Надеюсь, что и он захочет продолжать эту традицию и даст мне таким образом радость — если потомство не прекратится,— перейти в бессмертие.