просто пройтись, — надолго застывал, увидев очередной подвиг странного кота. В то, что Илья, так он его называл, мурлыча, передавал какую-то информацию, папа не верил и отнес это на счет детского фантазерства.
Но однажды он не выдержал, подошел к коту, перед которым девочки листали толстый том 'Детской энциклопедии'.
— Послушайте, друг мой, — очень серьезно сказал писатель мурлыке. — Объясните мне, ради всех святых, которых я, к сожалению, не знаю, объясните мне — что вы за штучка?
Кот оглянулся на девочек и выразительно замурлыкал.
— Илюшка говорит, — перевела Вика, что ничего особенного за собой не замечает. Может быть, он просто любознательнее других кошек. Илюшка удивляется, что ты проявляешь к нему повышенный интерес.
— Он так и сказал? — недоверчиво спросил папа.
— Да, — хором ответили близняшки.
Писатель посмотрел на дочерей, на кота, сидевшего перед ним по всем кошачьим правилам: кувшином, кончик хвоста на лапах, в глазах спокойное внимание, зрачки то расширяются, то сужаются, и крякнул. Правды здесь не добьешься. Если девчонкам втемяшится что-то в голову, их с этого не собьешь. Но откуда у них эти взрослые слова? 'Любознательный'! 'Повышенный интерес'! Надо же!
Приближались три часа дня, и писатель знал, что примерно с этого времени у него начинает портиться настроение. Он сказал: 'Черт знает что! Его нужно Куклачеву отдать, он из этой бестии артиста сделает!' — и ушел в кабинет, чтобы писать там прозу для взрослых.
Кот еще несколько дней прожил в семье Вагановых, но однажды, пойдя на прогулку, исчез. Девочки горевали, горевали, пока случайно не перевернули приставленную к стене коричневую доску. На ней было написано корявыми буквами:
Как почти обо всем, что происходило в домах, во дворе рассказывалось. Рассказывалось и об этом, но, так сказать, под заглавием 'Вруши'. Вот, мол, какие люди существуют на свете — говорят, что у них был кот, который и читает, и пишет. Ну и вруши!..
Рыбка по имени Амнезия
Удилища, полуутонув, лежали на каменистом берегу. Ребята вытащили лески — на крючках было по крохотной рыбке.
— Шах, — спросил Жутик, удивленно разглядывая прыгающую на ладони добычу, — неужели мы за этим приходили? Мы с тобой действительно стали рыбаками?
— Как другие, так и мы… — неуверенно ответил Даня.
Кит взглянул на часы.
— Без трех минут восемь! А пришли мы сюда в шесть двадцать пять. Значит, мы провели здесь целых полтора часа! О чем же я все это время думал? Не помню ни одной мысли! Шах, это со всеми бывает, кто долго смотрит на поплавок?
— Наверно. Я тоже ничего не помню. — Он посмотрел на свои часы. — Точно: полтора час мы ловили этих двух рыбок…
— Ужас! — сказал, качая головой, Кит.
Тут их окликнули:
— Эй, ребята!
К ним подходил длиннющий парень в старом джинсовом костюме с удочкой на плече.
— Как улов? — Увидав рыбок, покачал головой. — Мои не крупнее. Ну вы и рыбаки! Только пришли, закинули удочки — и драла. Червяков, что ли, копали?
— Мы разве уходили? — не поверил Жутик.
Парень удивился.
— Ну да. Чуть пришли, тут же и смотались. Я еще подумал, что удочки-то ведь забрать могут. Смотрел за ними…
— Спасибо… — Беляш был само недоумение; он спросил еще раз: — Так мы точно уходили?
Подошедший посмотрел на Жутика. Потом на Даню.
— Ребята, вы что? — спросил он обиженно. — Глаза-то у меня на месте. Я же не всё время на поплавок смотрел. Да и клевало сегодня не очень.
Кит принялся потирать переносицу, как это делал в сложных случаях.
— Выходит, нас здесь не было… Куда-то мы с тобой пошли… Шах, куда? Что мы с тобой делали? Ничегошеньки в памяти!
Парень разморгался, глядя на обоих.
— Хлопчики, это вы что? То удочки бросают, то не помнят, где были.
— С нами всё в порядке, — успокоил его Жутик. — Топаем, Шах! В школу опаздываем. — Оба свернули удочки, дохлых уже рыбок бросили в воду и пошагали прочь.
— Эй, рыбаки, — крикнул им вслед парень, — вы не спецшколе учитесь?
Парню никто не ответил. Кит шагал так быстро, что долговязый Даня еле за ним поспевал. Вдруг Жутик остановился.
— Шах, знаешь, что это было?
— Ну?
— Я понял! Амнезия!
— Что-что?
— Потеря памяти. Мы с тобой точно где-то были, с кем-то, может быть, встречались, но весь эпизод из нашей памяти исчез! Ты хоть что-то помнишь?
Даня помотал головой.
— Понимаешь, — не унимался Жутик, — наверно, мы видели то, что нам нельзя было видеть. Полжизни отдаю за то, чтобы восстановить утерянный эпизод! — воскликнул Кит. — Полжизни!
Дане тоже захотелось отдать какую-то часть жизни за отнятый эпизод и, может быть, приключение, только он не знал пока, сколько не жалко.
— Что делать, Шах? — впервые Жутик обращался за помощью. — Знаешь, что единственное мне помнится? Что у нас была — кажется — какая-то зацепка… Я очень на нее надеялся… а что в итоге? Нуль! Пустота! Вакуум! И что у нас остается? Слухи, только слухи!.. — Он чуть не плакал: его эксперимент не дал результата. — Знаешь, Шах, иногда я думаю, прав ли я насчет пришельцев…
— То есть как? — не поверил своим ушам Даня.
— Я думаю: вдруг я построил свою гипотезу на песке? Ведь у меня нет ни одного факта, ни одного следа пришельцев, кроме твоей телепатии. Но и телепатия в наши дни не новость. И я уже допускаю, что никаких пришельцев в городе нет… — Последняя фраза Жутика была сложена из кусочков льда, которые один за другим скользнули Дане за воротник. Он поежился.
Кит неожиданно остановился. Лесопарк был еще пуст, дорожку испятнали капли росы, упавшие с деревьев.
— У нас в обществе учат, — сказал он сумрачно, — что у всех без исключения исследователей бывают светлые и черные дни. И черные дни таковы, что могут затемнить и светлые. Тут главное, нам говорят, не впадать в отчаяние. Надо вспомнить последнюю хорошую мысль светлого дня, в ней, говорят, содержится благотворная энергия. Энергия подъема, всплеска, открытия. Она-то — если к ней подключиться — может снова вывести на светлое. Шах, какой мой ход тебе понравился больше всего?
Даня думал не долго:
— Ну, насчет моей телепатии… как ты танцевал. И с дядей Лешей что-то было, но я никак не
