соревнованиях юношей Ленинского района заслужил несколько Почетных грамот, и даже первый приз — маленький бюст К. Е. Ворошилова, и вот уже второй год занимался в лыжной секции спортивного общества «Юный динамовец». Как удачно складывалось: летом — гребля, зимой — лыжи, они прекрасно дополняли друг друга. Он шел от успеха к успеху, состязался на равных с перворазрядниками и даже мастерами. Леопольд с нетерпением ждал трудной проверки перед городскими соревнованиями. На ней он должен был участвовать вместе с опытнейшими спортсменами, среди которых был и его тренер, один из лучших лыжников Москвы. Леопольд дал себе клятву: не отставать от него, тянуться во что бы то ни стало. И это ему удалось. Две трети дистанции дышал, как говорится, ему в затылок. «Иду, иду!» — пела душа. Оставалось километра два до финиша, как случилась беда: лыжа запнулась о льдинку, треснула, сломалась. В отчаянии он отбросил обломки. «Что делать? Сходить с дистанции? Ну нет, ни за что. Побегу!» Запинаясь, путаясь, он все же приладился. Как только ни исхитрялся: изо всех сил отталкивался палками, скользя на одной лыже. И добежал. На финише проиграл своему грозному сопернику совсем немного, и тот похвалил его за упорство и стойкость. В школе Леопольд рассказал друзьям о минувшей гонке: «Знаете, ребята, что я тогда понял. Точно, без хвастовства: вполне могу сравняться с тренером, а, может, и обойти его. Не сегодня, так завтра».
Ему, Леопольду, тогда было семнадцать, а теперь, поздней осенью сорок первого, восемнадцать. Многого можно достигнуть на лыжне, если бы… Но и на войне, как видно, лыжи сослужат ему верную службу. Вот он уже боец лыжного батальона и скоро совершит вылазку за линию фронта.
…Батальон начал боевые действия в конце ноября, а до этого Некрасов обучал боевых товарищей лыжному делу и осваивал недавно полученное оружие — автомат ППШ.
3
— Сдать документы, письма, ордена и медали, — приказал старшина. У Леопольда орденов и медалей еще не было. Он достал из кармана гимнастерки новенькую красноармейскую книжку, комсомольский билет, выданный в декабре 1938 года Ленинским райкомом ВЛКСМ города Москвы, письма мамы и брата Левушки.
— Все.
— Отдыхайте. Разбужу.
В сырой и душной землянке, на еловом лапнике, он закутался в шинель и маскхалат, угрелся, но сон не шел. Набегали тревожные мысли. Две прошлые вылазки в тыл врага прошли благополучно. В первой шестеро бойцов-лыжников темной ночью пробрались к заснеженному тракту. Устроив засаду, подкараулили и сразили из автоматов немецкого мотоциклиста. Леопольд не сделал ни единого выстрела: оставался на опушке, вел наблюдение.
Вторая вылазка оказалась сложнее. Находясь в засаде у дороги, разведчики заприметили фашистского офицера, как потом выяснилось, майора, который по надобности отошел в кусты. Двое бойцов подкрались к нему, а третий — это был Некрасов — негромко окликнул его по-немецки:
— Кто там?
Тот отозвался.
— Ваши документы, — потребовал Леопольд. Немец заворчал и полез в карман. В этот момент разведчики кинулись на него, заткнули кляпом рот, связали и поволокли в чащу. Конвоируя пленного, разведчики хвалили Леопольда за находчивость, и особенно за знание немецкого языка. «Здорово шпрехал, прямо, как берлинец».
Тот усмехнулся. Какой там берлинец! Не так уж силен он в немецком. Агнесса Теодоровна, преподавательница немецкого, упрекала его за перевранные или забытые артикли, изуродованные времена глаголов, но все же он многое извлек из ее уроков. Как-то она его даже похвалила: отлично прочитал стихотворение Гете «Лесной всадник», сказала: «Вундербар, комрад Некрасоф, у вас отличная память и неплохой словарный запас».
Командир батальона вызвал его и приказал:
— Некрасов, пойдете старшим разведгруппы.
Леопольд хотел сказать, что ему только восемнадцать и в армии он без году неделя, но комбат объяснил:
— Лыжная подготовка отменная. Автоматом овладели. И еще — немецкий.
— Ясно.
До полуночи он проворочался с боку на бок: боялся в душе и зажимал въедливый страх.
— Подъем! — прохрипел старшина.
В третьей вылазке немецкий не понадобился.
…Красноармеец Некрасов торил лыжню.
За ним след в след двигались пятеро разведчиков, молодые московские парни. В белых маскхалатах, завихренные поземкой, они были едва различимы в двух десятках шагов. Все были вооружены редкими в ту пору автоматами ППШ.
— Не отставать.
Шли по дну глубокого оврага, по едва замерзшему болоту. Прислушивались к каждому шороху.
Забрезжил робкий рассвет. Серое низкое небо сеяло редкие мягкие хлопья. Растянувшись цепочкой, разведчики подходили к поляне, за которой поднимались телеграфные столбы.
— Ох, и ничегошеньки я тогда не понимал, — скажет Некрасов товарищу спустя полтора года. — Уши лопушками… Два раза сошло, ну и думал, что бога за бороду схватил. Как магнитом к шоссе тянуло, а не догадался все вокруг оглядеть да обшарить. В общем, вляпался Ляпка…
Некоторые меры предосторожности он все-таки принял. Послал двух разведчиков к дороге, приказал ее осмотреть. Те вскоре вернулись и доложили, что шоссе свободно, хотя на нем следы машин и танков.
— Хорошо, — сказал командир. — В засаду! Влево трое, вправо — двое, я — в центре. Зрительно связи не терять. — Позже он понял, что совершил ошибку: нельзя было оставаться одному.
Хоронясь за кустами, правая группа быстро подтянулась к дороге и залегла. Левая, шагая подлеском, вдруг замедлила движение и замерла. Что случилось? Леопольд заметил: в темном еловом островке зашевелились ветви. И тотчас ударил немецкий автомат. Ему ответили наши.
Эх, беда, напоролись на фашистскую засаду. Он крикнул бойцам, отошедшим вправо, чтобы поддержали товарищей, а сам высматривал противника.
И вдруг за спиной раздался шорох. Некрасов не успел развернуться на лыжах, как на него сзади навалились, клещами зажало грудную клетку. Мгновения он был беспомощен, в глазах потемнело, пресеклось дыхание. Едва устоял. В голове мелькнуло отчаянное: «Все, конец».
Но он остался жив и, осознав это, жадно глотнул воздух. Тренированное тело крутнулось винтом, и, мигом сбросив с ног мешавшие лыжи, откинув палки, он выскользнул из железных объятий и сам что было силы обхватил немца.
Леопольд боролся как мог, но одолеть матерого фашиста юноша был не в силах. Тот придавил его своей тушей, и оба свалились на мерзлые кочки. Некрасов успел подумать: «Не убил, в плен берет, язык ему, гаду, нужен». И мысль эта вызвала ярость: не дамся, ни за что не дамся. Плен, понимал он, страшнее смерти.
Трудно сказать, сколько длился этот поединок. Минуту, две или три? Путаясь в маскхалате, Некрасов пытался подняться на колени. Но тщетно. Немец все плотнее прижимал его к земле. Разъяренный сопротивлением, тот потерял свой солдатский расчет и потянулся к горлу красноармейца.
«Придушит — и конец».
Некрасов крутил головой, напрягал шею, но грязные руки неумолимо сжимались, и тогда в порыве отчаяния Леопольд рванулся и укусил палец.
Раздался истошный крик. Фашист отпустил его, вскочил на ноги и со стоном бросился прочь.
Через несколько секунд к Леопольду возвратилось зрение, он сел и огляделся. В метре лежал ППШ. Схватив его дрожащими руками, старательно прицелился и послал длинную очередь вдогон белой
