— Вы очень любезны, — отозвался Шарп. — Что ж, поскольку у меня много дел на борту моего корабля, позвольте откланяться и пожелать вам всего доброго.
Гектор, покидая вслед за капитаном кабинет вице-губернатора, старался сообразить, откуда у Шарпа жемчужный браслет, который он пустил на взятку. Потом юноша припомнил бархатный кошель с украшениями, который отдала донья Хуана после захвата «Санто-Росарио». Драгоценности были общей добычей, и их должны были разделить поровну между членами команды. Но, похоже, Шарп решил их прикарманить.
— Наше предприятие завершилось! — провозгласил Шарп на палубе «Троицы» в прохладе вечера. Ему внимал общий совет команды, и за этим объявлением воцарилась долгая тишина. Посмотрев вокруг, Гектор насчитал менее шестидесяти человек — все, кто уцелел из более чем из трехсот участников рейда, отправившихся с Золотого острова и преисполненных радужных надежд на быстрое обогащение. Уцелевшие исхудали и пообносились, одежда была латаной-перелатаной, сам корабль пострадал не меньше: тросы — в узлах и поистерлись, паруса пообтрепались, деревянные детали за долгие месяцы под солнцем и под ударами волн потускнели и выцвели, приобретя грязно-серый оттенок.
— Вице-губернатор даровал нам разрешение оставаться на якоре десять дней, не больше. После этого мы должны отплыть, а иначе столкнемся с последствиями.
— И куда нам деваться? — спросил пожилой матрос. Гектор помнил его, по профессии тот был бондарем. Он изготавливал бочки, в которых хранился запас пресной воды для долгого плавания вокруг Мыса, и работа его для галеона была жизненно важна. Теперь же он пребывал в растерянности. Для него, как и для многих его товарищей по плаванию, «Троица» стала домом.
— Ну, наверное, теперь каждый за себя, — заявил Шарп. — У всех свои пути. У властей есть какие-то списки тех, кто отправился в Южные моря. Любой, чье имя попало в эти списки, объявлен в розыск.
— Кто составлял эти списки и кого в них внесли? — Вопрос задал боцман Гиффорд. Его лысый череп приобрел красновато-коричневый цвет, а сам он страшно исхудал — кожа да кости. Вид у него был такой, словно за последние несколько месяцев он постарел, по меньшей мере, лет на десять.
Шарп пожал плечами.
— Мне не сказали. Но кое-кто уже сплясал «тайбернскую джигу». Недавно Генри Морган вздернул одного из наших.
Гиффорд, повернувшись к команде, обратился ко всем сразу.
— Кто-нибудь желает избрать нового капитана и продолжить плавание?
Его вопрос повис в безмолвии. На лицах людей читалась покорность судьбе. Они устали от плавания, устали от моря. Те, кто сохранил свою долю добычи, горели нетерпением ее потратить.
— Очень хорошо, — изрек Гиффорд. — Как боцман, я обязан проследить за окончательным распределением добытого нами. Когда дележ закончится, «рота» будет распущена.
Команда тщательно обшарила весь корабль, от носа до кормы. На палубу было вынесено все, что «Троица» захватила во время похода и что еще не успели обратить в звонкую монету — рулоны ткани для починки парусов, бочонки с засушенными фруктами, бочонок с вином, несколько раскрашенных статуй из разграбленных церквей Ла-Серены, запасной корабельный компас, украденный с «Санто-Росарио»; приволокли даже свинцовую чушку из трюма испанского корабля, из которой предполагалось отливать мушкетные пули. Все вещи снесли к кабестану и свалили в большую кучу.
Вдруг заговорил Сидиас. До сих пор грек держался в стороне. В «роте» он не числился и на совете не голосовал. Естественно, прав на долю добычи он не имел, хотя и успел завладеть немалой ее частью благодаря игре в нарды.
Он вышел к куче, встал рядом с нею и сказал:
— Моего имени нет ни в одном из списков. Поэтому предлагаю сделать так. Я сойду на берег и найду какого-нибудь торговца подержанными вещами, который согласится это купить.
— Откуда нам знать, что ты нас не обманешь? — Вопрос задал один из тех буканьеров, кто почти все проиграл Сидиасу.
Грек, успокаивая страсти, вскинул руки.
— За все имущество я внесу залог в пятьдесят фунтов наличными. Если я продам его дороже, то прибыль возьму себе как вознаграждение за труды и хлопоты. Если же не сумею отыскать покупателя, тогда внакладе останусь я. Несомненно, это честно.
Буканьеры зашушукались; по приглушенному ропоту было понятно, что Сидиасу доверяют не до конца. Но когда Гиффорд поставил вопрос на голосование, все согласились, что пятьдесят фунтов вполне покрывают ценность барахла. Было решено, что корабельный баркас отвезет Сидиаса с товаром на причал, а дальше пусть грек делает что хочет.
Боцман перешел к другим вопросам.
— Если сойдем на берег всей толпой, то привлечем внимание властей. Слишком опасно. Вместо этого будем сходить с корабля маленькими группками, на протяжении следующих нескольких дней. Человек по десять-двенадцать за раз, не больше. И расходимся на все четыре стороны.
— И как нам это проделать? — спросил бондарь.
Вмешался Шарп.
— Сядьте на какой-нибудь местный корабль и по-тихому смойтесь с острова. Своим серебром вы откроете не одну дверь.
— А как быть тем, у кого нет серебра?
Гектор окинул взглядом толпу, высматривая того, кто задал вопрос — уж больно горько прозвучали эти слова. Юноша понимал, что родился вопрос у кого-то из десяти или пятнадцати заядлых игроков, спустивших за время плавания всю добычу, главным образом самому Шарпу.
Неловкое молчание затягивалось, и Гектору показалось, что напряженная тишина вот-вот взорвется насилием. Сочувствие волной охватывало команду. Двое или трое недовольных были вооружены. Они могут наброситься на Шарпа и задать ему трепку.
Должно быть, Шарп учуял опасность, потому что повернулся к Гиффорду.
— Боцман, предлагаю передать «Троицу» тем, у кого нет денег. Они могут воспользоваться кораблем так, как им захочется, хотя я бы посоветовал отвести галеон в порт, где в нем не признают корабль испанской постройки. Так они смогут уплыть с Антигуа и получат шанс заработать какой-никакой капитал.
Команда одобрительно загудела, и напряжение исчезло.
— Умело проделано, — пробормотал Жак, стоявший рядом с Гектором. — Наш капитан изворотлив, как всегда. Избавился от «Троицы» и сохранил собственную шкуру.
Гиффорд уже тянул жребии, чтобы определить порядок высадки с корабля. Гектор и его друзья оказались среди тех, кто должен был сойти на берег в числе первых, и они едва успели забрать свою долю добычи, составившую около трех тысяч песо на каждого, большей частью в монетах. Также им достался серебряный лом, в который превратили столовые приборы и посуду.
Шлюпка высадила их на пристани; поднявшись по ступеням, друзья обнаружили Сидиаса. Тот восседал на рулоне парусины с донельзя самодовольным видом.
— Вы собираетесь тащить это барахло в город? — поинтересовался Гектор.
— Даже не подумаю, — отозвался грек. — Пусть тут валяется и гниет.
— Но вы же заплатили за него пятьдесят английских фунтов, — удивился Гектор.
— И я заплачу твоему приятелю-великану еще пять шиллингов, если он отнесет в город вот это. — Носком Сидиас ткнул тяжелую балластную чушку из трюма «Санто-Росарио».
— Не настолько же ценен свинец, — удивился Гектор.
— Это не свинец, — ответил грек, хитро улыбаясь. — Эти олухи вряд ли опознают необработанное серебро, даже если оно у них из задницы полезет. Этот, по-вашему, «свинец» — наполовину выплавленное серебро из копей Потоси. На пятьдесят процентов — настоящее серебро. В Панаме его переплавляют еще раз. Стоит этот слиток, наверное, семьдесят-восемьдесят английских фунтов. Вот мне и хватит, чтобы лавкой обзавестись.
Жак испустил стон.
— О-о, Гектор! Помнишь, сколько там было этих чушек? В трюме «Санто-Росарио»? Сотен семь или
