который испортил им спокойную ночь, вынесли из камеры труп, братки некоторое время вспоминали в темноте положительные стороны усопшего, но, поскольку их по понятным причинам было не так уж и много, то разговор быстро закончился и наступила тишина. Однако никто не спал, и когда в камере зажгли свет, Роман увидел, что все остальные лежат, как и он сам, на спине и сверлят глазами потолок.
Мысли у Романа были самые что ни на есть мрачные.
Стоило ему обрести какую-никакую надежду после того, как Лысый пообещал посодействовать ему в судьбе Арбуза, как все рухнуло. Смерть Лысого была последней каплей, и Роман пал духом.
Все.
Арбуз теперь пропадет ни за что, а сам Роман...
Что будет с ним, одному богу известно, но, наверное, мало не покажется.
Вряд ли те люди, которые организовали ему арест и пресс-хату, отступятся от своих намерений. Если это «Воля народа», а кроме нее, некому, то Роману крышка. Эти ребята просто так с него не слезут. Слишком много крови попортил им Роман. А если посчитать деньги, которые из-за него потеряла эта подпольная организация, то Роман в их глазах заслуживает четвертования, повешения, посажения на кол и гильотины. А до этого – весь остальной средневековый наборчик – иголки под ногти, пытка огнем, сдирание кожи со спины и прочие радости.
Роман представил, как мрачные чиновники говорят между собой: ну, раз с пресс-хатой ничего не вышло, придется его отпустить. От такой глупости Роману стало смешно, и он истерически захихикал.
– Ты чо? – испуганно спросил один из братков.
– Да так, – Роман усилием воли подавил дурацкий смех, – это у меня просто слегка крыша поехала. Если начну по стенкам прыгать, вяжите меня крепко, только вертухаев не вызывайте.
– А чо, с тобой такое бывает? – обеспокоенно поинтересовался браток.
– Пока не было, – ответил Роман, – но тут, понимаешь, такое дело... Получается, что Лысый мог мне помочь, а теперь – сам видишь. Лысый на небесах, а я в «Крестах». И никто не узнает, где могилка моя. А кроме того, пропадет один хороший человек.
– Ну, тут уж как выйдет, – философски произнес браток, – а ты все-таки это, поспокойнее, не бесись.
– Ладно, попробую, – ответил Роман и закрыл глаза.
И тут же, к своему удивлению, почувствовал, что засыпает.
Разбудил Романа ставший уже знакомым лязг ключа в двери.
Открыв глаза, он потянулся и, повернувшись на бок, увидел в дверях все того же Тарасыча и двух стоявших за его спиной молодых вертухаев.
– Пошли, певец. С вещами, – сказал Тарасыч.
– А у меня и вещей-то нет, – ответил Роман, поднимаясь с койки.
– Тогда без вещей, – сказал Тарасыч.
Потянувшись, Роман встряхнулся и спросил:
– Ну и куда на этот раз?
– Увидишь, – усмехнулся Тарасыч. – Попрощайся с братками.
– А что, уже расстрельная команда прибыла? – поинтересовался Роман, закурив сигарету из чьей-то пачки, лежавшей на столе. – Последний парад наступает?
– Парад ему... – проворчал Тарасыч. – Кончай болтать, пошли.
Вертухаи за его спиной нетерпеливо переступили с ноги на ногу, и Роман, вздохнув, сказал:
– Покедова, братки! Если не вернусь, считайте меня...
– Хорош языком чесать, – сказал Тарасыч и потянул Романа за рукав.
Выйдя в коридор, Роман заложил руки за спину и зашагал в указанном направлении. Через несколько минут, пройдя через множество решетчатых дверей в сопровождении трех вертухаев, которые подсказывали, куда свернуть, он оказался во дворе, затем в проходной и наконец, к своему великому удивлению, на Арсенальной набережной.
Ярко светило солнце, по Неве проплывал белый пароходик, с которого доносилась праздничная музыка, а напротив «Крестов», опершись локтем на гранитный парапет, в позе скучающего щеголя стоял толстый и наглый Лев Самуилович Шапиро.
Лёва Шапиро, вечный директор Романа Меньшикова.
Переход от вонючей и темной камеры к ясному солнечному дню был настолько неожиданным, что Роман перестал понимать, что происходит.
Только что, то есть два дня назад, его приволокли в «Кресты» и без всяких объяснений и бюрократических проволочек засадили в камеру. Просто с улицы – и сразу в камеру. Потом прессхата, далее – неожиданная смерть Лысого, и раз!
Пинком под зад – и на улицу.
Его просто выставили из «Крестов», как напившегося алкаша из пивбара.
Бред какой-то...
– Ну и что? – донесся с противоположной стороны дороги голос Шапиро. – И долго ты будешь там стоять? Может быть, хочешь попроситься обратно?
Роман взглянул на Шапиро и, посмотрев, как положено, – сначала налево, а потом направо, – перешел дорогу.
– Здорово, зэк! – радостно провозгласил Шапиро, протягивая Роману пухлую ладонь.
– Здорово, кровопийца, – ответил Роман, пожимая руку Шапиро и чувствуя, как окружающее снова приобретает свойства натуральной реальности.
– Что-то вид у тебя не очень-то жизнерадостный, – без особого огорчения заметил Шапиро. – Поехали- ка перекусим.
– Вообще-то для начала я бы помылся, – сказал Роман.
– Ну так мы к тебе и поедем, там и помоешься, и похаваешь, – Шапиро взял Романа под руку и повел его к стоявшему в сторонке серебристому джипу с затененными стеклами.
– Это чья машина? – поинтересовался Роман.
– Моя, – гордо ответил Шапиро. – Куплена на честно заработанные тобой деньги.
– Ах ты сволочь! – возмутился Роман, залезая в джип. – Я, значит, на нарах парюсь, а ты себе джипы покупаешь?
– Я, в отличие от тебя, не могу позволить себе шататься по всяким сомнительным местам вроде этих «Крестов». Мне делами заниматься надо.
– Ну, негодяй! – Роман усмехнулся. – Какой же ты негодяй!
– А если я негодяй, – ответил Шапиро, усаживаясь за руль, – то что же ты меня не выгонишь? Взял бы себе директором какого-нибудь Сидорова...
– Нет уж, – сдался Роман, – мне другого не нужно.
– Вот! – Шапиро поднял толстый указательный палец. – Вот она, истина! А раз не нужно, то и не чирикай.
Шапиро осторожно отъехал от поребрика и резко дал газу.
– Эй, ты поаккуратнее! – запротестовал Роман. – Ты что, хочешь меня угробить?
– Ни в коем случае, – ответил Шапиро, ловко объезжая зазевавшийся «Мерседес», – ты мне пока что живой нужен. Разве что потом, когда перестанешь писать песни...
Оказавшись дома, Роман первым делом пошел в душ, а Шапиро направился к холодильнику и, открыв его, достал бутылку пива.
– Отвали! – сказал он вертевшемуся у ног Шнырю, – тебя я сегодня уже кормил.
В это время раздался звонок в дверь, и Шапиро в сопровождении Шныря отправился открывать. Посмотрев в глазок, он усмехнулся и отпер дверь.
На лестничной площадке стояли Лиза и Боровик.
– Заходите, гости дорогие, – нараспев произнес Шапиро и оступил в сторону, – хозяин изволит
