– Да, хотя в данном случае я пытался сделать кошачье переложение «Бесплодной земли». Вы любите поэзию? – спросил я.
– Только стихи о котах.
– Да?
– Да нет, я шучу. Мне нравится кое-что из прошлого века. Оуэн, Оден, Макнис, Бетжемен, Джон Хели. Раньше я их не понимала.
Я не ожидал, что она упомянет мое имя, но почему-то расстроился, когда не услышал его.
– До этого тоже писали стихи о котах, – заметил я. – Вот помню «Оду на смерть любимого кота, утонувшего в аквариуме с золотыми рыбками» Томаса Грея.
Она задумалась.
– Как-то это очень печально звучит. Послушайте, вам действительно так нужна эта шляпа «May May»? – помолчав, спросила она.
– Да, у меня есть приятель, который просто жить не может без нее, – ответил я.
– На Камденском рынке по воскресеньям торгует один парень, у которого она может быть. Если хотите, я съезжу туда с вами завтра… Я все равно туда собиралась, так что мне это не составит труда.
– Да, это было бы замечательно. Где мы встретимся?
– В час у станции метро «Камден».
– Отлично. Как вас зовут?
– Мерси, Мерси Рапг. А вас?
– Хилари Уит.
– До завтра, Хилари.
– Увидимся в час. Мерси.
Я абсолютно одурел от счастья и полдороги до вокзала прошел пешком, прежде чем пришел в себя. Каким-то образом мне надо было взять себя в руки: она была всего лишь любезна, она проводит меня до прилавка и уйдет, нет, она пригласит меня в клуб, и мы… да прекрати же ты, глупый старик.
Времени оставалось много, и я не знал, чем его занять. Я полагал, что мне без проблем удастся вернуться в Нортгемптоншир. Однако объявление на газетной стойке избавило меня от этого заблуждения: «Страшная железнодорожная катастрофа, движение приостановлено» – жизнерадостно сообщало оно. Таким образом, на весь субботний вечер я застрял в Лондоне.
Субботние вечера всегда казались мне самым тяжелым временем для человека, в одиночестве оказавшегося в чужом городе. Все возвращаются домой, чтобы принять ванну перед обильным обедом в кругу любящей семьи, а ты стоишь под дождем и наблюдаешь через окна за их ярко освещенным счастьем.
К счастью, я продолжал ежегодно платить членские взносы в размере пятидесяти фунтов как провинциальный член Кенсингтонского художественного клуба, поэтому мне было где преклонить голову и поесть. Я с радостью обнаружил, что он по-прежнему является бастионом презренных старомодных обычаев и не пошел ни на какие уступки современному пуританству. В баре, с пола до потолка увешанном изображениями людей, вещей и животных в золоченых рамах, все курили, а многие из моих ровесников были основательно пьяны. Какой-то старик, разглагольствующий о гольфе, катался по полу из соображений наглядности, дама лет сорока, сняв кофточку и лифчик, отплясывала на рояле под джазовую музыку, которую исполнял тип с повязкой на глазу и вандейковской бородой, а другая дама хлопнула меня по плечу, как только я заказал себе выпивку.
Думайте что хотите, но у наркодилеров нет никаких возрастных предубеждений, – за те двадцать минут, что я стоял у метро в ожидании Мерси, мне трижды предложили кокаин. Когда я в последний раз был в Камдене, он представлял собой район мрачных ирландских питейных заведений, грязных каналов, дешевых разносчиков, Ширли Конрана и доктора Джонатана Миллера. Теперь он выглядел так, словно сюда съехалась молодежь со всех концов света, чтобы обменяться одеждой и поговорить на чужих языках. Так моему взору предстали неаполитанцы в одеяниях американских негров, беседовавшие друг с другом по-испански, четыре японки в андских головных уборах, щебетавшие на магрибском наречии, растаманы, говорящие на малайском, сикхи, смеющиеся по-португальски, англоговорящие шведы, ортодоксальные раввины из Нигерии, болтавшие на языке урду.
Я думал, что она не придет, почти хотел, чтобы она не пришла: в моем возрасте надежду переносить еще труднее, чем рак простаты. По крайней мере, к раку простаты ты внутренне готов.
И вот я увидел ее перед собой – улыбающуюся и еще более прекрасную, чем в первый раз. Я забыл, какая она высокая – почти на фут выше меня. Мне стало неловко.
– Привет, – сказала она. – Прости, что опоздала. Пошли? – Она взяла меня под руку и повела сквозь толпу. – Забавно, – сказала она, – мне надо было предупредить тебя об этой шляпной лавке… и женщинах… шляпные магазины каким-то образом вызывают у женщин эротические спазмы. Не знаю, в чем тут дело. Этот парень торгует себе в убыток только ради общения с девицами. Можешь сам убедиться.
Мы подошли к целому городку прилавков, сгрудившихся у самого моста через старый канал Гранд- Юнион. Среди тех, что выходили прямо на улицу, оказался и шляпный, вокруг которого, как и предупреждала Мерси, крутилась целая стайка женщин, по очереди примерявших все подряд и рассматривавших себя в зеркало. Какая-то малолетняя финка в полузабытьи терлась своими гениталиями о край стола. Когда продавец надевал на них шляпы, примеряя их под разными углами, по телам женщин пробегала дрожь, и они издавали стоны восторга. Мерси подвела меня к прилавку. – Привет, Гай, – сказала она продавцу и, перегнувшись через шляпы, поцеловала его в губы. Присутствующие дамы зарычали.
Для того чтобы снова завладеть вниманием, одна натянула на себя рыбацкий кожаный шлем с шипами и капризно воскликнула:
– Гай, Гай, мне идет? Если носить с резиновой мини-юбкой? И красным кожаным лифчиком? А, Гай?
Но Гай смотрел на Мерси, лишь краем глаза замечая покупательницу и умышленно не обращая на нее никакого внимания.
– Привет, Мерси, – сказал он. – Как дела?
– По-разному, – ответила она и повернулась ко мне. – Гай, это Хилари, ему очень нужна серая шляпа «May May» середины девяностых, у тебя не найдется такой?
Я пожал руку Гаю, и он оглядел меня с ног до головы.
– Она не подойдет к этому костюму, дружище.
– Мне она нужна для друга.
– Хорошо.
Он залез под прилавок и достал оттуда именно то, что, на мой взгляд, было надето на Порлоке.
– Ну вот, я купил это всего пару дней назад у какого-то типа из Средней Англии. Это ведь теперь коллекционные вещицы – эти «May May» середины девяностых. Она вам обойдется не меньше, чем в шестьдесят фунтов.
– Да брось, Гай! – сказала Мерси. – У него нет таких денег. Шестьдесят фунтов за шляпу!
На какое-то мгновение на лице Гая появилось выражение всепоглощающей ненависти.
– Я сделал все, что мог для вас… – начал было он. – Ладно, тридцать – это ровно столько, сколько я за нее отдал.
– Ты мой зайка, – сказала Мерси и, снова смяв несколько шляп, обняла его и лизнула в ухо. Я отдал ему тридцать фунтов, Мерси, прощаясь с Гаем, смяла еще несколько шляп, после чего взяла мою руку и мы выбрались из кишащей толпы женщин, которая тут же сомкнулась за нами.
У тех, кто вел военные действия в буше, вырабатывается инстинктивная реакция на недоброжелательный взгляд, и я чувствовал, что Гай смотрит нам вслед с закипающей яростью, что, в свою очередь, доставляло мне несказанное удовольствие, потому что я уводил ее от него.
– Ты не говорил, что пишешь стихи, – сказала она.
– Да.
– А вчера вечером я прочитала одно из твоих стихотворений в антологии.
– Какое?
– «Кошачью пижаму».
– Разве можно считать себя поэтом, если не пишешь уже тридцать лет, – сказал я.
