БАРРАКУДА
Ни хрена себе проблемка. Я не сообщила Станнингтону про документы из клиники «Континенталь», которые свистнула из сейфа Ванессы. Боялась признаться, что насобачилась открывать ее сейф, а еще больше страшилась того, что в этих документах. На кой ляд я их взяла? Рефлекс собаки Павлова. Как оправдание перед старым аллигатором, что сорвалась от Ванессы без его позволения. Неклево получилось.
Ни проглотить, ни выплюнуть.
Отдать старому Станнингтону? Ведь ни за что не поверит, что я не взглянула одним глазком, что там внутри. Старому щитоморднику наверняка не понравится, что на свете живет еще один поверенный его семейных тайн. Не дай бог со мной что-нибудь приключится, как с тем бостонским коллекционером интимной информации о клиентах клиники.
Отдать Этеру? Ну, в таком случае его папахен на сто процентов вычеркнет меня из списка живых. И впрямь найдет хоть в Патагонии. Я в это верю безгранично. Успела убедиться в его возможностях.
Спрятать бумажки и никому ни слова? С тем же успехом я могу лечь спать в мешок с гадюками. До меня может добраться Ванесса, потому что у нее тоже пятая клепка в башке давно отлетела, денег навалом, и она сейчас седеет со страху при мысли о том, что за бумаги пропали из ее сейфа.
Я выпустила из бутылки джинна.
Горе слабакам, которым суждено оказаться меж клинков дуэлянтов!
Мне не защититься от всех.
Ладно, первым делом надо выбраться отсюда и хорошенько спрятать бумаги. Мамин дом должен остаться чистым. Не хватало только, чтобы на старости лет ее дом переворачивали вверх дном какие- нибудь гнойные прыщи или легавые. Да и у меня не осталось бы места на этой земле…
Надо бы устроить себе какую-никакую хавиру на отлете.
На первое время квартира Этера – то, что доктор прописал, а потом постараюсь что-нибудь подыскать, хотя это и непросто. Какой-то вшивый молодежный журнал стравил бомжей и домовладельцев. Люди стали бояться сдавать квартиры, а то еще пришьет кто…
Пока не было надобности, я не хотела выступать в качестве иностранки Сюзанны Карте, готовой снять квартиру за валюту. Не стану я кормить многоэтажную нашу бюрократию в бюро по недвижимости. Это противоестественно, все равно как если бы мышь за котом гонялась.
И как можно меньше рисковать головой Сюзанны – последней стрелой в моем колчане. В Варшаве заполучить хорошие документы труднее, чем крышу над головой. Чтобы дойти до источника, надо целое состояние скормить армии посредников.
Я забрала оставленные Этером ключи.
«Располагайся как у себя дома, если тебе что-нибудь понадобится, поговори с пани Виташковой, это моя домработница. Она живет в деревне, дом десять», – написал он на листочке, прикрепленном к ключам.
Я двинулась на Стегны, где находилась его городская квартира.
Высотки и одноэтажные павильоны бытовых услуг в новом районе нашлепали в шахматном порядке. Все аккуратное, симметричное и анонимное. Все равно эти места красивее не станут, хоть лесом засади. Люди в таких районах не выдерживают.
Наверное, только благодаря этой аккуратной монотонности, открытым площадям и пустынным улицам, я заметила какое-то подозрительное движение возле своей персоны.
Я была готова к чему-то подобному, но не ожидала, что все произойдет так быстро. И слишком поздно поняла: они здесь, кем бы они ни были. Наверное, взяли пеленг на адрес Этера и теперь караулили, как пауки в паутине.
Полдня я уходила от «хвоста». Врагу не пожелаю влипнуть в такой компот в Варшаве. До сей поры машины у меня не было, вот и пришлось играть муниципальным транспортом в казаки-разбойники. Такси – это как мед у Винни-Пуха: «только он есть – и его сразу нет». Одни очереди на стоянках.
Столица ты моя европейская. Бегала я, бегала, пока в намертво забитом автобусе не потеряла сабо и «хвост». Двери его прищемили. «Хвост», а не сабо. Поскольку мой горе-шпик торчал больше внутрь, чем наружу, сочувствующие пассажиры втянули его в салон, освобождая из лап взбешенной пневматики. Потом ему пришлось еще и пробираться через весь автобус к другим дверям. Он упустил время, я наверстала. Ненадолго.
Галопом домой. Собрала кое-какие мелочи. Некогда было даже изменить внешность.
– Легавые? – огорчилась мама.
– Легавые, но не с казенной псарни.
– И за то спасибо Господу, – набожно вздохнула мама. – Деточка, как ты думаешь, они сюда доберутся?
– Не знаю. Если придут, скажи им, что я – это не я.
Остаток дня я провела в музее. Тихо, кондиционер работает, от шедевров веет покоем, людей мало. Тут еще легче заметить слежку, чем на просторных Стегнах. Но в музейных залах искать меня не стали.
Когда стемнело, я нашла телефоны и адреса Оскерко в телефонной книге. Позвонила в контору – тишина. Звоню домой – женский голос.
Я молча повесила трубку. Главное, что дома кто-то есть. Оставлю у них бумаги и оттуда позвоню Станнингтону. Если за мной охотится его свора, пусть скомандует им «к ноге», а если это посланцы Ванессы, то в Станнингтоне я найду союзника, хотя союзник очень смахивает на врага. Но у нищих нет выбора.
Однако у дома адвоката меня поджидали. И здесь мне улыбнулся фарт, друг всех беглецов. Когда я оказалась перед калиткой на безлюдной улочке Райских Птиц, где в двух шагах – черная стена Кабацкого леса, за моей спиной выросли две неясные фигуры. И в тот же миг в доме адвоката распахнулись двери, а из мрака выскочил огромный черный пес и поднял жуткий лай.
