скорость.
Но когда они сворачивали в густой лес, их неуклюжести как не бывало: огромные гориллы перепрыгивали с ветки на ветку так же ловко, как их маленькие сородичи-мартышки! И все это время Кала несла крохотное мертвое тельце своего детеныша, крепко прижимая его к груди.
Вскоре после полудня шествие достигло холма, господствовавшего над взморьем; отсюда виднелась маленькая хижина. Именно к ней и направлялся Керчак.
Вот уже год, как многие из его племени погибали от грома, исходившего из палки в руках белой обезьяны, обитающей в этом странном логовище.
Керчак думал медленно, но когда в конце концов принимал какое-то решение, эта мысль прочно застревала у него в голове. Вот и сейчас он задумал во что бы то ни стало добыть палку, несущую смерть, и исследовать снаружи и внутри таинственную берлогу.
А еще он горел желанием впиться клыками в шею страшного двуногого животного, которого боялся и ненавидел.
За последнее время ни одна большая обезьяна не только не осмеливалась напасть на человека, но даже не смела показаться около хижины. Антропоиды боялись смертоносных громов и сейчас с явной неохотой следовали за своим вожаком.
Но сегодня хозяин берлоги что-то не показывался. Медленно, осторожно и безмолвно обезьяны приближались к хижине, дверь которой была распахнута настежь. Даже детеныши, вцепившиеся в материнскую шерсть, не издавали ни звука — черная палка нагнала страха на весь обезьяний народ. Поэтому стая двигалась очень тихо, чтобы не разбудить ужасный гром.
Все ближе и ближе подходили гориллы к дому, и наконец Керчак подкрался к двери и заглянул в нее. За ним по пятам следовали два больших самца и Кала, крепко прижимавшая к груди свое мертвое дитя.
Внутри берлоги сидела белая обезьяна, на этот раз у нее в руках не было страшной палки. На постели под парусиной угадывались очертания фигуры, от которой пахло смертью, а из угла странного логовища доносился жалобный тонкий плач.
Керчак, вздыбив шерсть на загривке, бесшумно переступил через порог и приготовился к прыжку. Услышав шум, Джон Клейтон поднял голову…
И зрелище, представшее его глазам, заставило его похолодеть. Перед ним стояла гигантская горилла с горящими злобными огнем глазами и оскаленными длинными клыками.
— «Наверное, так и должен выглядеть сам дьявол!» — подумал лорд Грейсток.
За спиной огромной гориллы толпились другие обезьяны, а револьверы и ружья висели далеко на стене.
В тот же миг Керчак кинулся на свою жертву.
Вожак обезьян отшвырнул истерзанное безжизненное тело того, кто еще за минуту назад был Джоном Клейтоном, лордом Грейстоком, и издал пронзительный победный вопль, который услышали все обитатели джунглей на расстоянии многих миль от хижины.
На крик властелина горилл отозвался жалобный плач малыша из колыбельки в углу.
Керчак повернулся туда, где плакал надоедливый человеческий детеныш, злобно оскалил окровавленные клыки…
Но Кала не дала ему сделать ни шага. Выронив своего мертвого сына, молодая обезьяна с быстротой молнии метнулась к колыбели, выхватила оттуда плачущего малютку, выскочила из дома и проворно вскарабкалась со своей ношей на дерево.
Мертвый обезьяныш остался лежать на полу, а его мать теперь нежно прижимала к груди того, кому могла отдать свою нежность, любовь и заботу.
Усевшись высоко среди ветвей, Кала стала покачивать плачущего ребенка; он почувствовал ее тепло, инстинктивно нашел источник живительной влаги и довольно притих.
Сын английского лорда и английской леди с аппетитом сосал молоко дикой огромной гориллы.
Между тем вся стая хозяйничала внутри берлоги. Керчак приподнял край парусины, обнюхал тело женщины, понял, что она мертва, и принялся исследовать вещи в комнате. Первым делом он протянул ручищи к висевшему на стене ружью.
Много месяцев ему снилась эта странная палка! И вот теперь она была в его власти, и все-таки он не мог заставить себя к ней прикоснуться.
Отдернув руку, вожак настороженно смотрел на страшный предмет, готовый удрать, как только он заговорит оглушительным грохочущим голосом, которым всегда говорил с обезьянами, слишком близко подходившими к его хозяину. Но звериный рассудок Керчака подсказывал ему, что смертоносная палка опасна только в руках того, кто умеет с ней обращаться.
И все-таки еще несколько минут обезьяний вожак ходил взад-вперед мимо интересовавшей его вещи, не спуская с нее глаз и временами издавая глухое рычанье, прерываемое бормотанием.
Наконец Керчак решился: остановился перед ружьем, медленно поднял огромную лапу, прикоснулся к блестящему стволу и тут же отскочил. Ничего страшного не произошло — палка не изрыгнула свои смертоносные громы. Тогда громадный зверь, осмелев, сорвал ружье с крючка — и все остальные обезьяны испуганно кинулись к выходу. Столпившись за порогом хижины, они боязливо следили за действиями своего вожака.
А Керчак, убедившись, что палка не причиняет ему вреда, занялся ее подробным исследованием. Ощупал ружье со всех сторон, заглянул в черную глубину дула, потрогал мушку, ремень и, наконец — спусковой крючок…
При звуке оглушительного грохота обезьяны бросились к спасительным деревьям, воя от ужаса и давя друг друга в безумной панике.
Но больше всех был испуган Керчак. Выстрелом ему опалило брови, и всегда не слишком сообразительный повелитель обезьян перетрусил так, что забыл даже выпустить ружье и бросился к двери, крепко сжимая в руке виновника ужасного шума.
В результате ружье зацепилось за дверь, и она плотно захлопнулась за улепетывающими обезьянами.
Подбежав к деревьям, Керчак наконец отшвырнул противную палку и взобрался на ветви вслед за остальными членами стаи.
Прошел целый час, прежде чем самые храбрые обезьяны осмелились снова приблизиться к хижине… Но теперь дверь была закрыта так крепко и прочно, что попытки проникнуть внутрь ни к чему не привели. Хитроумно сооруженная Клейтоном задвижка упала в скобу, как только дверь захлопнулась за спиной Керчака. Гориллы попробовали разобрать плетеные решетки окон, но вскоре им наскучило это занятие, и они отправились обратно в чащу леса, к плоскогорью, откуда явились.
Кала со своим маленьким приемышем следовала поодаль от сородичей: обезьяна не знала, как свирепый Керчак отнесется к ее новому детенышу. Каждую обезьяну, которая хотела взглянуть вблизи на странного белокожего малыша, встречали оскаленные клыки и глухое угрожающее рычание молодой гориллы.
Уже под вечер, уверившись, что никто не хочет причинить вреда ее сыну, Кала позволила осмотреть приемыша, однако так и не дала никому прикоснуться к нему даже пальцем.
Молодая обезьяна чувствовала, как слаб и хрупок этот безволосый детеныш, и боялась, что грубые лапы ее соплеменников могут повредить малютке.
Для Калы путь домой был особенно труден, так как теперь ей приходилось цепляться за ветки одной рукой. Другой она все время бережно прижимала к груди приемного сына, шла ли стая по земле или прыгала по ветвям. Детеныши других обезьян цеплялись за шерсть на материнской груди, а те, что постарше, сидели на маминой спине, ничуть не мешая движениям самок. Но Кала несла крошечного человеческого малютку крепко прижатым к груди, не доверяя силе нежных ручонок ребенка, цеплявшихся за длинные черные волосы гориллы.
Обезьяне было трудно, неудобно и тяжело. Но она помнила, как один ее детеныш, сорвавшись вниз, встретил ужасную смерть, и ни за что не хотела рисковать теперь другим.
