свои потребности, всегда готовый, если этого не сможет достигнуть, разделаться со своим бессмысленным существованием. Самоубийство для эпикурейца является своеобразным прекрасным запасным выходом, через который можно без лишних раздумий ускользнуть, если ситуация по тем или иным причинам перестала удовлетворять его. Если жизнь перестает приносить удовольствие и перестает быть прекрасной — нет причины для задержки. Либо жизнь без печалей, либо счастливая смерть.

Цицерон приписывает эпикурейцу Торквату следующие слова: «Помни, что сильные страдания завершаются смертью, слабые предоставляют нам частые передышки; таким образом, если их можно стерпеть, снесем их; если же нет — уйдем из жизни, раз она не доставляет нам радости, как мы уходим из театра».

Монтень, цитируя высказывания древнегреческих философов, пишет: «Лучшее из устроенного вечным законом — то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество — прочь из жизни… В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит… Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь вернуться туда, откуда пришел», — так говорили древние и, может быть, имели на то основание.

Иудаизм как религиозное и, в определенной степени, этическое мировоззрение во все периоды своего развития относился к самоубийству крайне отрицательно. Самоубийство считалось религиозно запрещенным деянием, влекущим суд божий и до известной степени даже людской. Траурные обряды по самоубийцам справлялись не полностью, их не хоронили до захода солнца.

Однако в Библии известны два случая, которые, по-видимому, не осуждались, так как к лишению себя жизни прибегали побежденные, предвидевшие неминуемую смерть от рук врагов и прибегнувшие к самоубийству, чтобы избежать надругательства. Это Саул, побежденный филистимлянами, и Ахитофель, потерпевший неудачу в результате мятежа, поднятого против царя Давида.

В этих случаях самоубийцам не было отказано в совершении похоронных и траурных обрядов. Подобные факты имели место и значительно позже. Так, по рассказу Иосифа Флавия, во время войны иудеев с римлянами при императоре Веспасиане группа воинов при взятии Иотапаты спряталась в пещере. Предвидя, что римляне могут пленить их, все они решили покончить с собой.

Позже, в талмудическую эпоху, наказания за самоубийство наступали только при полной доказанности вины, от которой, например, освобождались малолетние и умалишенные. Умышленное самоубийство должно было быть абсолютно доказано. Кроме того, если самоубийство было вызвано критическими обстоятельствами и являлось, по существу, лишь заменой одного вида смерти другим (как в случае с Саулом), то оно считалось извинительным и траурные обряды соблюдались полностью.

Христианство также очень сурово относится к самоубийству и самоубийцам, во многом наследуя и повторяя в этом отношении заветы иудаизма. Самоубийц не отпевали в церкви, не хоронили на кладбище рядом с остальными. Подобно иудеям, христиане расширительно толкуют слова Библии, запрещающие пролитие крови, то есть убийство, перенося запрещение и на самоубийство. На Пражском соборе (563 г.) церковь запретила самоубийство, постановив: «Честь поминовения во время святой службы и пение псалмов не должно сопровождать тела самоубийц до могилы».

Однако и в христианстве возможны исключения из этих строгих правил, когда речь идет о людях, защищающих свою честь или лишивших себя жизни, «защищая святую веру», тем самым «прославляя имя божье». Извинялось самоубийство девственницы, совершенное ради спасения целомудрия. Так, Пелагея и Софрония (обе в последующем канонизированные святые!) покончили с собой: Пелагея, спасаясь от преследования солдат, вместе с матерью и сестрами бросилась в реку и утонула, Сафрония же лишила себя жизни, чтобы избежать насилия со стороны императора Максенция, настойчиво домогавшегося ее.

В той же Библии, сурово осуждающей самоубийство, есть описание поступка «доброго старца» Разиса, прозванного за свою добродетель «отцом иудеев».

Когда гонитель истинной веры Никанор повелел схватить его и Разис увидел, что дело принимает дурной оборот, он, решив, что лучше умереть доблестной смертью, чем отдаться в руки злодеев и позволить всячески унижать себя и позорить, пронзил себя мечом. После этого он взбежал на стену и бросился с нее вниз головой на толпу своих гонителей. Однако чувствуя, что он еще жив, и пылая яростью, он, несмотря на лившуюся из него кровь и тяжелые раны, поднялся на ноги и пробежал, расталкивая толпу, к крутой и отвесной скале. Здесь, собрав последние силы, он сквозь глубокую рану вырвал у себя кишки и, скомкав и разорвав их руками, швырнул их своим гонителям, призывая на их головы божью кару. Этот и в самом деле удивительный по своему мужеству и страшный по исполнению случай Библия трактует как пример доблести и благородства.

Одна из самых распространенных религий — ислам — отрицает даже саму возможность покушения правоверного мусульманина на свою жизнь. Достаточно сказать, что в священной книге мусульман Коране, очень подробно регламентирующей поведение верующего и дающей советы и рекомендации, кажется, при всех мыслимых ситуациях, нет даже прямого упоминания понятия самоубийства.

Верующий мусульманин следует своей судьбе, предназначенной ему Аллахом, он обязан сносить все тяготы, ниспосланные ему свыше как испытание в этой жизни, повторяя при этом: «На все воля Аллаха!», и сама мысль о возможности с помощью самоубийства как-то избавиться от этих тягот настолько кощунственна, что, видимо, даже не должна приходить в голову мусульманину.

ГЛАВА 3

Эстетический аспект самоубийства

Уважаемый читатель! Авторы отдают себе отчет в том, что название главы воспринимается на первый взгляд как странное или по меньшей мере необычное. Может вызвать удивление соседство столь разнородных понятий, как «эстетика» и «самоубийство». Как они сопряжены?

Но будем помнить, что необычность всегда сопутствует новизне. Что же касается удивления, то вряд ли стоит сомневаться в его плодотворности. Еще Монтень говорил, что «познание начинается с удивления».

Тем более что с чувством удивления, по Канту, вообще связаны все эстетические переживания. Когда оказывается, что эмпирическое явление протекло именно так, как требует того его цель, то мы удивляемся, и это совпадение, говорит Кант, вызывает чувство удовольствия. Отсюда возникают эстетические переживания и эстетическая целесообразность. Другими словами, эстетическая целесообразность есть совпадение случайного протекания эмпирических явлений с их первообразом.

Итак, приступим к дальнейшим размышлениям, стараясь не терять этого прекрасного состояния — способности удивляться.

Определившись с предметом нашего исследования и коротко рассмотрев его в четырех традиционных плоскостях: философской, медицинской, социальной и правовой, а также проанализировав отношение различных религий к самоубийству, перейдем непосредственно к интересующему нас эстетическому аспекту самоубийства.

Поскольку основной своей целью мы ставим рассмотрение самоубийства с эстетических позиций и под эстетическим углом зрения, было бы логичным сначала определиться с основными понятиями и основными категориями эстетики.

Ознакомившись с сущностью и эволюцией понятий «прекрасного», «гармоничного», нам будет легче представить себе современное состояние эстетики как науки и обосновать правомерность эстетического анализа такого сложного поведенческого акта, как самоубийство.

Начиная с XX века, перед учеными практически всех специальностей возникла достаточно трудноразрешимая проблема унификации понятий и терминов, которыми пользуется каждая наука. Без такой унификации оказалось практически невозможным вести продуктивный диалог не только между учеными разных стран, но и между говорящими на одном языке.

Чтобы избежать недоразумений, любые специальные исследования приходится предварять строгой дефиницией основных используемых терминов и понятий. Первую половину этой задачи (в отношении самоубийства) мы уже выполнили, теперь нам предстоит проделать то же самое по отношению к основным

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×