Я пожал его руку и заметил сочувственно:
– Куда же это я должен вас послать, Николай Петрович? Откуда такое похоронное настроение?
Груздев болезненно улыбнулся и пожал плечами:
– Ну, так я вас подставил... Продал, другими словами... Извините!
Я небрежно махнул рукой.
– О чем разговор, Николай Петрович! Да сколько угодно! От меня, как говорится, не убудет...
– Издеваетесь? – понимающим тоном произнес Груздев. – Что ж, я это заслужил...
– Уверяю вас, я и не думал издеваться! В конце концов, я тоже виноват перед вами...
Мы немного помолчали, а потом Груздев застенчиво сказал:
– Я бросил пить... И, знаете, меня опять берут в клинику. С испытательным сроком.
– Поздравляю! – сказал я. – Значит, клиника уцелела?
– Доктор Миллер скончался, – печально проговорил Груздев. – Но доктор Маслов оказался весьма деловым человеком – он предложил коллективу выкупить клинику. Он уверен, что идея выигрышная, и намерен довести дело до конца!
– Я рад за вас, – сказал я. – Дай вам бог удачи! Значит, Миллер отошел в мир иной? Я не знал...
Груздев сделал трагическое лицо.
– А вы знаете, что Малиновская погибла? – понизив голос, сообщил он. – Это ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя. Понимаете, это нельзя назвать любовью. Но ее красота действовала на меня магнетически. Если бы она приказала мне убить – я, наверное, убил бы, честное слово!
– Теперь это все позади, – успокаивающе сказал я.
– Но, понимаете, знать, что в твоей душе таится такая страшная бездна! – беспомощно произнес Груздев.
– Она таится в каждой душе, – философски заметил я. – Главное, не открывать крышку, не так ли?
Николай Петрович грустно рассмеялся. Мы еще немного помолчали, и я сказал:
– Ну я, пожалуй, пойду... Удачи вам!
– И вам удачи! – ответил Груздев, горячо пожимая мне руку. По-моему, мне удалось снять с его души тяжкий груз.
Уже в лифте я начал распутывать бечевку на картине. Закрыв за собой дверь квартиры, я, не снимая плаща, прошел в комнату и развернул бумагу.
В моей захламленной сумрачной комнате вдруг словно сверкнул луч чистого осеннего солнца и прорезалась прозрачная небесная синева. Мягкие звенящие краски сентября притягивали взгляд. Все остальное будто растворилось в танце золотых листьев, в бликах золотого церковного купола.
Я почти почувствовал дыхание ветра, царившего на полотне, и почти услышал стук каблучков девушки в синем плаще, идущей мне навстречу по тихой улице. Лохматый художник оказался прав – моя громоздкая фигура была бы на картине абсолютно неуместной. В таком же виде она оставляла ощущение негромкого волшебства, которое не отпускало ни на минуту.
И я не слишком удивился, когда в прихожей зазвенел звонок. Когда я открыл дверь, на пороге стояла Марина.
– А я чувствовал, что ты придешь! – с улыбкой сказал я.
