Станко облизал пересохшие губы. Ему было странно неловко, будто он спрашивал о чем-то запрещенном, постыдном.
— А… жена есть у него?
Илияш молчал долго. Протянул наконец:
— Нету жены.
В двух шагах от путников вынырнула из травы непуганая полевая мышь. Удивленно воззрилась на незнакомцев. Илияш — заметил Станко краем глаза прищурился, неподражаемым охотничьим взглядом отмеряя расстояние до глупого зверька.
— Да оставь ты ее! — возмутился Станко. — Есть ее будешь? Что она тебе сделала?
Мышь испугалась громкого голоса и нырнула обратно в траву.
— Мышку жалко тебе, — вздохнул, расслабляясь, Илияш, — мышку жалко, папу не жалко…
Станко стиснул зубы и ничего не ответил, но на этот раз молчание длилось недолго:
— Илияш… А как он живет, там, в замке? — и тут же добавил небрежно: — Мне побольше узнать надо… Чтобы впросак не попасть, выследить и не промахнуться.
Илияш сел. Посмотрел на Станко долгим серьезным взглядом. Сказал со вздохом:
— Хорошо живет. Богато. Не очень весело, правда… Сам знаешь, какая у него история. Предки твоего папы, и твои предки, значит, всю жизнь воевали… А жизнь у них, правда, была короткая, пока не зарубят, не проткнут, со скалы не сбросят… И вот перебили всех, один князь Лиго и остался. Злющий, как одинокая змея, — Илияш недобро усмехнулся. — В замке сидит, и комнат там, Станко, как пьявок у цирюльника. А в самой главной комнате… Я там не бывал, конечно, но рассказывают, что там на атласной подушечке лежит княжий венец… — голос Илияша смягчился, обрел бархатные нотки, будто он рассказывал мальчику старую сказку. — Венец этот, Станко, о четырех зубцах, и выкован, конечно, из чистого золота. Предки князя за него дрались — брат с братом, отец с сыном… Венец этот ковали четыре колдуна, и коснуться его может только тот, кто по крови — прямой потомок княжьего рода. Коснется самозванец — умирает в корчах, страшное это дело…
Илияш замолчал, задумавшись.
— Я могу коснуться, — сказал Станко.
Илияш поднял голову:
— Что?
— Я могу коснуться. Я — прямой потомок княжьего рода.
Браконьер помолчал. Сорвал травинку, сунул в зубы. Пробормотал, теребя изрядно отросшую бороду:
— Ну, ты и нахал… Наглый мальчишка…
Последовала пауза. Илияш отшвырнул травинку и встал:
— Ты доберись до него сначала, до венца-то! И князя убей, тогда посмотрим…
Станко усмехнулся.
В следующую секунду на солнце вспыхнул его верный меч. Парень, который только что сидел, развалившись, опершись спиной о ствол, в одно мгновение оказался на ногах, в боевой стойке. Без единой заминки, без паузы, в бешеном темпе перед глазами явно струхнувшего Илияша промелькнул каскад боевых приемов; Станко припадал к земле и подпрыгивал высоко вверх, меч слился в одно целое с его рукой, и разгоряченное лицо выдавало свирепую радость сильного и бесстрашного зверя.
— Аха! — Станко замер в живописной позе, изображающей смерть противника на острие меча; потом покосился на своего обмершего зрителя и преспокойно спрятал оружие в ножны.
Притихшие было кузнечики возобновили свои рулады. Илияш уважительно кивнул:
— Что ж… Это, конечно… Ну да. Только… ты ведь не думаешь, Станко, что у князя в охране пастухи да лавочники? Тоже бойцы, и не простые, у каждого свой секретный удар… А сам князь Лиго, говорят… — произнося имя князя, Илияш хищно оскалился, — сам князь в поединке великий мастер, и любимое оружие у него — меч и кинжал… Думаю, какой-то мальчишка, хоть и сильный и обученный… — он поджал губы и скептически покачал головой.
Разгоряченный Станко озлился. Сомнения Илияша бесили его; упершись в бока, он тучей навис над проводником:
— По-твоему, мне только с лавочниками сражаться?!
Илияш вскинул руки, как бы говоря — что ты, как можно так подумать!
— По-твоему, я просто «какой-то мальчишка»?! — продолжал Станко.
Илияш рьяно замотал головой, изо всех сил желая опровергнуть это предположение.
— А ну, — Станко несколько успокоился, и на место гнева пришла снисходительная улыбка, — а ну… Давай померяемся силами!
Илияш, кажется, смутился. С опаской посмотрел на меч в ножнах:
— Что ты… У меня и оружия… подходящего нет, — и рука его виновато скользнула по кинжалу на поясе.
Станко отстегнул меч, бросил в траву. Когда некая идея овладевала им без остатка, отказаться от нее уже не было никакой возможности.
— На палках, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Посмотрим, какой ты боец!
Илияш растянул губы в странной, чуть кровожадной усмешке.
Они сошлись посреди широкой, залитой солнцем поляны. У каждого была длинная свежевырезанная жердь; Станко радостно ухмылялся, Илияш был спокоен, только глаза его, сузившись в голубые щелки, выдавали веселый кураж.
— Ай-я! — выкрикнул Станко и пошел в атаку — палка в его руках замелькала, как спица в колесе, полусогнутые ноги твердо упирались в траву, каждая мышца слушалась точно и безотказно.
Илияш отступил, посмеиваясь. Палка в его руках была почти неподвижна, как застывшая перед броском змея.
— Хей! — Станко нанес первый удар, и жерди впервые звонко соприкоснулись. — Хей-я! — Станко наступал и наваливался, и противник его едва успевал уворачиваться из-под увесистых ласк бешено вращающейся палки.
Станко раздухарился, и то, что противник его был недосягаем, совершенно выводило его из себя. Они проделали на полянке круг, второй; Илияш ускользал либо парировал удары, отбрасывая их в сторону.
Пот прошиб Станко. Волосы налипли на лоб; на лице противника он вдруг увидел улыбку — Илияш смеялся довольно, будто перед ним, зрителем в балагане, разворачивалось забавное действие, и разворачивалось именно так, как он того хотел.
— А-а-а! — завопил Станко благим матом и удесятерил усилия; в момент, когда он должен был наконец достать Илияша, тот вдруг крутнулся волчком, припал к земле и быстрым незаметным движением ударил Станко по щиколотке.
Удар не был силен, но юноша, потеряв равновесие, покачнулся и чуть не упал.
Илияш стоял в трех шагах, и палка в его руках упиралась концом в землю — знак перемирия.
— Ну, что, парень? Потешились, может, хватит?
Станко убрал со лба мокрую прядь и судорожно сглотнул. Улыбки давно не было на его губах. Он терпел поражение.
— Нет, — сказал он чуть слышно. — Еще.
Илияш сокрушенно пожал плечами — как хочешь, мол.
И противники сошлись снова, но Станко больше не видел солнца.
На него накатило. Впервые это случилось с ним лет в двенадцать, и с тех пор уличные мальчишки разбегались кто куда, стоило появиться в его глазах этому сухому, сумасшедшему блеску.
В глазах его потемнело, будто тяжелая туча навалилась на солнечный день. Он не видел рук Илияша, его оружия — глаза, только насмешливые глаза! Звуки долетали до его ушей обрывками, будто он то зажимал их ладонями, то отпускал; небо, трава, стволы деревьев — все перемешалось, как тряпочки на лоскутном одеяле. Станко уже не выкрикивал боевых кличей молча, стиснув зубы он бился, как в последний раз в жизни. На пересохших губах выступила пена.
Илияш был сильным противником, но сейчас Станко этого не осознавал. Не он был господином палке — она вела его, превратившись в живое, злобное, беспощадное существо.
