– Так это были вы?! – Козелков открыл рот, да так и застыл, словно молодой галчонок в ожидании корма.
– Да, я. Мы с другом на рыбалку приехали и нечаянно на ваших охранников наткнулись.
– Я вам не верю, – закрыл рот и как-то сразу похолодел Козелков.
– Как хотите, – пожал плечами отец Василий. – Только легче вам от вашего неверия не станет.
Воцарилась долгая пауза, наконец Козелков решился на второй вопрос.
– Что именно вы хотите знать? – напряженно поинтересовался он, и еще раз, словно подчеркнул: – Что именно?
– Я хочу понять, чего вам не хватало. Я хочу понять, почему человек с вашим именем и вашими возможностями занялся таким грязным делом?
– Вы ничего не докажете! – заорал министр. – Слышите меня?! Ничего!!!
– Вы бы не кричали так громко, Вадим Николаевич, – посоветовал отец Василий. – Тут, метрах в двадцати пяти, под навесом, охранники парфеновские дежурят. Дотошные, надо сказать, ребята.
Козелков дернул кадыком и больше не кричал.
Они просидели так довольно долго. В открытое окошко «Жигулей» нет-нет да и врывался холодный ветер, принося с собой запахи сырой земли и пряный дух начавших желтеть в самый разгар засухи листьев. Слышались недалекий стук молотков и цвирканье электросварки. А на небе проглядывали сквозь рваное лоскутное одеяло облаков то клочок синего неба, то робкое, неяркое солнышко.
А потом Козелков заговорил. Трудно сказать, что происходило в нем все это время. То ли он понял, что уже слишком давно стоит на самом краю пропасти, чтобы не сорваться, то ли подействовали на министра звуки со строительного объекта по-прежнему процветающего Парфена, то ли Господь вразумил...
И едва он начал говорить, стало ясно, что он не остановится, пока не скажет все. Все, что хранил в себе все эти годы, все, в чем, возможно, боялся признаться даже самому себе. И он рассказал. И о своей лютой ненависти ко всей этой «братве», считающей, что можно претендовать на власть, даже не закончив аспирантуры. И о своем глубочайшем презрении к так называемому народу, уверенному, что правительство просто обязано о нем заботиться денно и нощно, пока он беспробудно пьет горькую или колется героином. И о своем страхе перед молодой прыткой порослью новых политиков, игнорирующих любую мораль.
Перед отцом Василием словно развернулась гигантская история жизни, состоящей из одного огромного тупика, целая панорама заблуждений, порожденная больным, параноидальным по своей сути атеистическим сознанием. Там, где любой душевно здоровый человек давно бы прозрел руку Господню, Козелков видел только стечение роковых обстоятельств, неблагоприятный расклад или недостаток материальных средств. Теперь священник даже не понимал, кому молился этот человек в храме, – он совершенно не ведал Бога!
Они просидели так до темноты. И отец Василий совершенно сознательно допустил тяжкий грех и пропустил вечернюю службу, потому что понимал: здесь и прямо сейчас, возможно, произойдет то, ради чего он и жил. Человек мог прозреть... Но шли часы, а чуда все не случалось. Произошло только то, что история Вадима Николаевича была рассказана, и это была история сплошных поражений, словно и не было в его жизни ни любви, ни радости.
– Для чего вы прожили эту жизнь? – спросил в наступившей тишине священник.
– Я не знаю, – честно признался министр.
– Но ведь несмотря на все плохое, что было, вы достигли того, чего хотели?
– Достиг, – низко опустив голову, признал министр.
– И тем не менее вы несчастны.
– Несчастен.
Они посидели еще немного, и отец Василий все-таки решился сказать то, что думает:
– Ваша беда, Вадим Николаевич, в том, что вы никого не любите. Вы хотите признания, но ненавидите тех, от кого этого признания ждете. Вы ищете денег, чтобы купить расположение людей, и не понимаете, что люди не могут любить тех, кто их презирает настолько, что пытается купить. И вы ничего не сможете изменить, пока не научитесь любить сами.
Это было сложновато, но отцу Василию показалось, что Козелков понял.
– Я не умею любить, – признал он. – Я их всех боюсь.
– Значит, перестаньте бояться, – покачал головой священник. – Посмотрите, куда вы себя загнали! На вас же смотреть жутко!
– Я прочитаю Библию, – тихо сказал Козелков. – Если вы, конечно, об этом. Обязательно прочитаю.
– Ваше пожелание, конечно, похвально, но я не об этом, – отрицательно покачал головой отец Василий. – Хотя, как знать, может быть, вы найдете в вере то, чего так и не нашли в безверии.
Он завел машину, приказал Козелкову лечь на заднее сиденье и не вставать, пока не скажут, выбрался из леса и вскоре уже подъезжал к шашлычной Анзора. Здесь каждый вечер сидел за кружкой пива человек, могущий ему помочь.
Толян оказался на месте. Отец Василий поздоровался с Анзором, улыбнулся Вере, подошел к водителю и присел рядом.
– Здравствуй, Анатолий.
– Здравствуйте, батюшка, – приветливо отозвался водитель.
– Нужна помощь.
– Что, монтировкой кого-нибудь отходить? – мрачно пошутил Толян.
– Нет. Спасти надо одного человека.
– Вообще-то я не МЧС, – покачал головой водитель.
– Здесь совсем немного надо, просто отвезти за пределы области, куда-нибудь на маленькую железнодорожную станцию. Ну, может быть, еще на поезд посадить.
– Это не из тех, что сегодня на улице Кирова стрельбу открыли? – пригнулся к столику шофер.
– Нет, этот не стрелял, – покачал головой священник. Но он не имел права обманывать Толяна – мужику лишний риск тоже ни к чему – и поэтому добавил: – Он один из тех, в кого стреляли.
Толян демонстративно отпил пивка.
– Не знаю, не знаю... А вы чего сами не отвезете?
– За мной могут следить, – признался священник. – А грузовик никому не интересен.
– Это точно, – кивнул Толян. – Кроме этих козлов из ГИБДД. Этим я как раз очень интересен. Знаешь, батюшка, сколько с меня срубят?
– Извини, – покачал головой священник и поднялся из-за стола. Толян сегодня определенно был не в духе. Впрочем, как почти всегда. И только когда отец Василий почти дошел до своих «Жигулей», его окликнули:
– Ладно, батюшка, не сердись! Сделаем. Где наша не пропадала!
– Вот это другой разговор, – с облегчением вздохнул священник.
Они пересадили министра из машины в машину, только отъехав от шашлычной метров за четыреста. Черная ряса прекрасно маскировала Козелкова, но отец Василий не хотел рисковать ничем и никем. А в данном случае подвергались опасности целых две жизни. Если не считать себя.
– У вас какие-нибудь документы есть? – спросил напоследок отец Василий у министра.
– Нет, – покачал головой Козелков. – Они все у Ивана в портфеле были.
– А что делать? – озаботился Толян. – Что я выпил, так это ладно. Бабки с меня срубят, и всего делов. А вот пассажир без документов... это я не знаю... они с этим строго.
Шофер кинул оценивающий взгляд на вжавшегося в угол кабины пассажира.
– В рясе? Подумают, что поп, может, проскочим? А лучше, – вздохнул он, – если вы с нами, батюшка, поедете. У вас-то документы в порядке, да и каждая собака вас знает. А его, в случае чего, прикрыли бы своим-то авторитетом.
Отец Василий задумался. Логика в этом была. Он вполне смог бы сопроводить монаха без документов, авторитета действительно хватало.
– Хорошо! – кивнул он. – Только я на своей машине поеду, чуть сзади. И за «хвостом» посмотрю, если будет, и вас нагоню, если кто тормознет.
