Свои грабли бьют не больно

– Включая и то, что возле Салтыковки, – дополнил я, но Титов укоризненно покачал головой.

– Не спеши! И до него дойду, – и продолжил: – Мы докопались только до деда Антипадиста Варфсония Аполлинарьевича, который жил в Стародубском уезде. У него было несколько детей, и младшим, а поэтому, вероятно, и самым любимым, был Доримедонт. Но он рано умер – простудился на зимней охоте, потом воспаление легких, и преставился, оставив молодую жену и маленького сына Антипадиста. Вдовушка погоревала да и вышла снова замуж, но вот сына ей Варфсоний не отдал! При себе оставил и воспитывал. Этот дедушка был человеком дальновидным и всех своих остальных детей выделил при жизни...

– Чтобы его единственным наследником стал Антипадист, – догадался я.

– Да! – кивнул Гена. – Занимался он внуком вплотную и даже отправил его учиться в Сорбонну!

– Даже так? – удивился я.

– Ага! Вероятно, он возлагал на него большие надежды или просто решил, что пора их роду выходить из тени на свет божий и занять в нем достойное место, а уж как там было на самом деле, никто не знает, – развел руками Титов.

– Скорее всего, он его очень любил, а может, просто поддался модным веяниям, – заметил я.

– Все может быть! – пожал плечами Гена. – Да вот только Антипадистушка заразился во Франции спиритизмом, а попутно и всей прочей ерундой вроде алхимии, чернокнижия и тэ дэ и тэ пэ. Прослышав об этом, разгневанный дедушка вернул его в Россию, но было уже поздно – его внук просто свихнулся на этой почве. Довольно скоро Варфсоний скончался. Оставшись сам себе хозяином, и к тому же с солидным капиталом, Антипадист предался своему увлечению целиком. И в результате такой вот ненаучной деятельности он за несколько лет спустил все свое немалое наследство, что отвратило от него всех его родственников, и они разорвали с ним отношения.

– А эта усадьба? – удивился я.

– Так «Отрада», как она называлась до революции, принадлежала младшей сестре его деда. Старушка она была одинокая, детей не имела, вот и завещала ее внучатому племяннику. Так что в наших краях Яхонт-Изумрудов появился в 1897 году, когда она преставилась, и было ему тогда немногим более тридцати лет. Уездные барышни тут же сделали на него стойку, но он был неприступен. – Тут Геннадий пояснил: – Красив он был необыкновенно! Вот увидишь в музее его фотографию и сам убедишься! Хрупкий голубоглазый блондин всегда в черном!

– Эдакий разочаровавшийся в жизни и романтически настроенный байроновский херувимчик от алхимии, – хмыкнул я.

– Что-то вроде! – подтвердил Титов и стал рассказывать дальше. – Прежде в доме было не протолкнуться от приживалок и прочей прислуги дамского пола, но с появлением Антипадиста они разбежались кто куда. Часть осела в Салтыковке и других окрестных деревнях, часть в Боровске, а Яхонт- Изумрудов остался в доме с одним только слугой, который с ним и приехал, и стал един в одном лице: и за повара, и за лакея, и за кучера, и так далее! И тут!.. – Титов интригующе замолчал.

– Ну не томи уж! – попросил я.

– И тут по городу поползли слухи о его спиритических сеансах и занятиях алхимией, – пояснил Геннадий.

– Что еще добавило ему загадочности и привлекательности в глазах уездных дам! – закончил я.

– Щас! – усмехнулся Титов. – Если бы за ним только этот грех числился, то еще ничего. Но! От разбежавшихся женщин все узнали, что Антипадист спит в одной постели со своим слугой, эдаким здоровущим детиной самого подлого происхождения!

– Значит, он во Франции не только спиритизмом заразился, но еще и в «голубизну» ударился, – понял я.

– Так точно! Естественно, что после этого все двери перед Антипадистом были закрыты, и он превратился в изгоя! – почему-то торжественно заявил Геннадий.

– Ну, теперь мне понятно, почему Миловидов его так невзлюбил, – усмехнулся я. – Эдакий рупор совести и выразитель взглядов широких слоев общества!

– Кроме того, этот репортер был очень верующим человеком, вот и не одобрял, – заступился за своего древнего коллегу Гена.

– Но журналистка говорила, что к нему такие люди приезжали! Шуваловы, Репнины, Юсуповы! – напомнил ему я.

– Приврала для красного словца! – отмахнулся он. – Простоват он был для них! Не стали бы они до него опускаться и из Санкт-Петербурга в нашу глухомань ехать! У них и в столице своих спиритов хватало, причем из самого высшего общества.

– А что там с его финансовыми махинациями? – поинтересовался я. – Как ты думаешь, он смог расплатиться с теми двумя кредитами, что обманом взял?

– Понимаешь, к нему разные люди из Москвы шастали, бывали и очень богатые, хотя и незнатные, из купцов и тому подобное – спиритизмом же тогда многие увлекались. Он им свою коллекцию демонстрировал, а потом деньги в долг просил. А как не дать, когда человек таким сокровищем владеет? Вот он у одних любителей потустороннего, какой-нибудь купчихи, которая дух своего покойного мужа вызывала, занимал, а с другими этими деньгами расплачивался, но и у него кое-что оседало, – объяснил Гена.

– А что это за коллекция там упоминается? – спросил я.

– Так она во всем мире была известна! Самое полное собрание античных монет! – выразительно сказал он.

– И как она к Антипадисту попала? – удивился я. – Он же только транжирить умел.

– О, это отдельная история! Вообще-то эта коллекция хранилась в итальянском роду графов Кастельяно, очень богатом и знатном. А Варфсоний, когда женился, поехал в свадебное путешествие именно в Италию и вернулся домой с этой коллекцией. Как она ему досталась – неизвестно! То ли в карты выиграл, то ли получил в виде извинения за то, что граф пытался приударить за молодой женой Варфсония – а она красавица была редкостная! Если поедешь в Стародубск, то обязательно загляни там в краеведческий музей – у них ее портрет есть.

– Обязательно! – охотно заверил его я, хотя на самом деле мне было совсем не до красоты этой женщины.

– Короче! – продолжил Гена. – Как бы там ни было, но Варфсоний привез коллекцию в Россию.

– Экспертиза была? – с интересом спросил я.

– А как же! – воскликнул Титов. – Я же тебе говорил, что Варфсоний Аполлинарьевич был человеком деловым и очень дальновидным. Достоверно известно, что она была оценена в двадцать тысяч золотых царских рублей.

– Сколько же на наши деньги будет? – с неподдельным интересом спросил я.

– Это, старый, сумма с таким количеством нулей, что их считать устанешь, – отмахнулся он.

– Значит, Антипадист ее унаследовал, но не продал даже тогда, когда у него все деньги кончились, и с собой сюда привез, раз специально для нее сейф заказал? – с замиранием сердца спросил я.

– Да! К нему неоднократно обращались с просьбой продать эту коллекцию, но он всегда отказывался и говорил, что дед взял с него клятву никогда с ней не расставаться, – пояснил Гена.

– Странно, все наследство пустил коту под хвост, а это пожалел, – удивился я. – Как ты думаешь, Гена, почему Яхонт-Изумрудов не продал свои монеты? – спросил я. – Жил бы себе припеваючи – много ли одному... Ну, пусть даже ему с любовником надо было?

– Понимаешь, старый, деньги имеют поганую особенность кончаться! И подо что же он тогда стал бы их занимать? – в свою очередь спросил Гена. – Узнав, что он продал коллекцию, а это обязательно стало бы известно – вещь-то редчайшая, ему бы больше никто и гроша не дал! Да и на случай крайних обстоятельств, если бы вдруг бежать пришлось? Ссыпал их в кошелек – и вся недолга! Кто там будет на границе разбираться, что у тебя среди мелочи болтается? Нет! Он мудро поступил, что не продал ее!

– Но кому бы он сам ее оставил, если не был женат? – удивился я. – Он же со всеми своими родственниками отношения разорвал!

– Тайна, покрытая мраком! – зловещим тоном произнес Титов. – Во всяком случае, никто из родственников к нему никогда не приезжал, но... Это то, что знаем мы сейчас, а как там было на самом деле – бог ведает! Может быть, он с ними где-то на нейтральной территории и встречался. Как бы там ни было, но в январе 18-го крестьяне подожгли его дом, и тот взорвался! Вот и получилось, что Антипадист сдержал