Сказав это, я огляделась, как бы размышляя, с чего начать.
– Я с ней еще не закончил, – пискнул реставратор жалобно.
– Дайте-ка я сама взгляну и решу, закончили вы или не закончили, – потребовала я и невзначай, повернувшись, показала ему кобуру с револьвером. – А у вас тут уютно. Будет жаль нарушать эту гармонию.
– Пойдемте, я вам покажу ее, – вздохнул реставратор обреченно, встал со стула и двинулся к двери в меньшую комнату. Я пошла за Иваном Павловичем, готовая ко всему. Эти старики только с виду кажутся безобидными.
Реставратор подвел меня к подставке, на которой сияла обновленными красками та самая икона. Ее оклад, вычищенный и покрытый свежей позолотой, лежал рядом на верстаке, отражая солнечные лучи, пробивающиеся между занавесками.
– Полюбуйтесь, краски еще на стадии «отлипа». – Вы ее погубите, если заберете сейчас, – с тоской в голосе проговорил реставратор.
Я внимательно посмотрела на икону, осторожно коснулась в уголке красочного слоя. Под моими пальцами была гладкая, покрытая лаком поверхность доски.
– Нет, не делайте этого! – бурно запротестовал реставратор, размахивая руками. – Трогать нельзя!
– Я, конечно, профан в этом деле, но мне кажется, что с иконой все в порядке, – сказала я и обошла кругом подставку с иконой. – Я забираю ее.
– А, делайте, что хотите, – безнадежно махнул рукой реставратор.
Что-то в его голосе насторожило меня. Раньше бы я, довольная, ушла, но после того, как немного повращалась в кругах коллекционеров и ценителей антиквара, решила не торопиться.
Поставив икону на пол, я вытащила из кобуры револьвер и навела его на реставратора.
– Теперь я хочу получить оригинал. – Нет, я не определила в иконе подделку, просто решила взять старика на понт. По его лицу было видно, что я угадала.
– Что? Что вы такое говорите! – возмутился Иван Павлович столь правдоподобно, что я чуть не поверила. – Я не понимаю, о чем вы говорите. И если уж на то пошло, то угрожать смертью человеку в моем возрасте глупо. Я уже пожил свое, так что…
– Я не собираюсь вас убивать, – ответила я сердито, – отсрелю вам, Иван Падлович, все выступающие части. Придется тогда вам учиться малевать подделки, зажимая кисть между бровей, так как зубов я вам также не оставлю.
– Многие мне угрожали, – упавшим голосом тихо сказал реставратор, – люди посерьезнее вас, между прочим.
Я щелкнула предохранителем, чтобы продемонстрировать свою серьезность.
– Осторожнее! – воскликнул реставратор, позабыв, что он недавно хвастал своим возрастом, дающим людям бесстрашие.
– У меня очень слабый спусковой крючок и пальцы все время дергаются, – предупредила я старика, нацеливая дуло револьвера ему в голову. Мгновенно реставратор вспомнил, что случайно перепутал оригинал с копией, которую делал для себя. Открыв шкаф, он извлек оттуда спрятанную икону Богоматери. –Вот другое дело! – похвалила я его. – Теперь наденьте оклад на копию.
Не теряя времени? он выполнил мое желание, показав недюжинную сноровку в этом деле.
– Большое вам человеческое спасибо, – сказала я с издевкой, взяла обе иконы и направилась к двери.
– А деньги за работу когда я смогу получить? – осторожно спросил реставратор, преследуя меня по пятам.
– Не волнуйтесь, Дмитрий Иванович с вами рассчитается, – успокоила я его, – когда выйдет из тюрьмы.
– Что-о-о?! – завопил реставратор. – Отдайте обратно.
Я развернулась в дверях с грозным видом. Старик отпрянул, но, оправившись от испуга, стал канючить:
– Хотя бы отдайте копию, я делал ее для себя.
– Извините, не могу. Она мне самой нравится, – покачала я головой, и Иван Павлович не посмел возразить. Стоя на пороге своей квартиры, реставратор провожал меня скорбным взглядом, полным тоски и отчаяния.
Ничего, Евгению Максимовну Охотникову такими взглядами не проймешь.
Я бережно положила обе иконы на заднее сиденье «Фольксвагена», захлопнула дверцу и, выпрямившись, помахала рукой жалкому сгорбленному старику в окне, не спускающему с меня глаз. Реставратор, наверно, хотел, чтобы его печальный образ преследовал меня в снах. Сев в машину, я завела двигатель и, насвистывая в такт веселой мелодии, льющейся из динамиков автомагнитолы, отъехала от дома. Дальнейший мой путь лежал сначала в церковь, освятить копию, потом в деревню Смеловку к хозяйке иконы. По дороге я долго мучилась вопросом – отдавать старухам оригинал или копию. В словах антиквара, что у них в доме она просто сгниет, была доля истины. Если икона достаточно редкая и представляет большую историческую ценность, то ей место в музее. Потом я поняла, что все уже давно решила, когда велела реставратору надеть оклад на копию. Отдам копию старухам, узнаю, кого из родственников они больше всего любят, и отдам оригинал им. Пусть дальше сами решают, как поступить: отдать ли икону в музей, передать ли церкви или продать какому-нибудь ценителю старины за хорошие деньги.
Впереди показалась Смеловка. Вот и покосившаяся избенка старух. Хозяйка сидела перед домом на лавке и с беспокойством следила за приближающейся машиной. Притормозив около нее, я вышла, достала копию иконы в окладе и поднесла старушке. Оклад на солнце вспыхнул позолотой. Старушка улыбнулась беззубой улыбкой и произнесла:
– А ведь мама знала, что икона вернется, она ведь никогда не дается руки лихим людям.
– Мы брали ее на реставрацию, – соврала я, – профессор просто совсем закрутился с работой и забыл вам сказать.
– Ой, да и правда она как новая, – воскликнула старуха, приблизив к иконе лицо практически вплотную. – Так вы с музея, а я-то подумала, мошенники, даже хотела сходить к Прасковье, чтобы она вас прокляла.
– Вы сильно расстроились, да? – спросила я с сочувствием.
– Нет, мы даже и не заметили, – призналась старуха, – угол-то темный, не рассмотришь. Если бы не соседка, вообще бы не узнали. Но даже когда узнали от нее, подумали – значит, так надо. Икона сама этого захотела. Послужила нам, теперь пусть послужит другим. Вера-то не в иконе, а в душе человеческой.
– Ладно, мне пора, – засобиралась я с озабоченным видом. – Скажите, а у вас есть родственники какие-нибудь, которые смогли бы подъехать в музей оформить кое-какие бумаги. Мы ведь люди казенные, должны отчитаться за работу перед начальством.
– Нет у нас с мамой никого, – вздохнула старуха. – Вы напишите, а я распишусь, где надо. Только если надо деньги, то у меня нет. Вон и крышу подновить, и дров на зиму заготовить.
– Нет, не волнуйтесь, все бесплатно, – замахала я руками. – Да и бумаги я сама оформлю, чтобы вас не затруднять.
– Вот спасибо, дай бог вам здоровья, – поблагодарила меня старуха и пригласила: – Пойдемте, я вас хоть чаем напою.
Я стала отказываться, ссылаясь на уйму работы, однако уже через несколько секунд оказалась за столом в полутемной комнате, а хозяйка раздувала на улице самовар. «Если бы его в прошлый раз приметил антиквар, то непременно бы спер», – подумала я, следя за действиями старухи. Ее мать смотрела на меня с кровати бессмысленными глазами, ничего не говоря. Я отвернулась и уставилась в окно, на заросший сорняками двор. Через полчаса вернулась старуха со вскипевшим самоваром.
– Извините, что так долго, но это дровяной самовар, – оправдывалась она, наливая чай в пожелтевшие железные кружки.
Разглядывая странного вида чай, больше похожий на обычный кипяток, я спросила:
– А вы не думали продать свою икону, а на эти деньги подновить дом?
– Нет, икону продавать грех, – возразила старуха, а деньги на ремонт у нас есть. Мы с мамой пенсию получаем, а деньги почти не тратим, складываем в коробочку. Так что и на ремонт хватит, и на дрова и еще
