«Жизнь прекрасна, но доверять и поддакивать надо меньше.
Доверие — главная проблема современности. Нас так долго и последовательно обманывали, что правда стала невозможной».
«Мир на основе собственных наблюдений. Мы не верим книгам и пророкам. Мы верим собственному критическому взгляду. И опыту классовой борьбы».
«Есть ли загробная жизнь? Никто не знает, никто оттуда не возвращался. Но есть жизнь эта, и она может бесконечное число раз повторяться. Мы все повязаны коллективным дежавю».
«Есть только то, что есть. Чего же нет, о том лучше не говорить. Все, что должно быть, уже происходит и будет происходить вечно».
«Никто не знает результата, но все ищут».
«Истины не знает никто, каждый пытается понять, где она. Может быть, в Боге, а может, и в Советском Союзе».
«И не найдут никогда, поиск будет продолжаться до конца времен».
«Что еще преподнесет нам жизнь, это человечество, эта Россия? Мы не знаем, мы просто ставим большой вопросительный знак».
И под конец — главное:
«Верю в Бога-создателя, отца единого на небесах, но не верю бесчисленным пророкам и учителям, не верю церквям и сектам, философам и политикам. Никаких присяг на верность никому не дам. Ну а если умру, то, на всякий случай, пусть похоронят по православному обычаю».
И, упав на колени, Иван начинает креститься. Потом ложится калачиком на коврик и засыпает. Спит весь следующий день.
Пир победителей
Уже под вечер Киржач стучится в его номер: «Хватит дрыхнуть! Пошли в «Метрополь» праздновать победу Ельцина! Заодно опохмелимся!» Иван, шатаясь, встает, подставляет опухшую физиономию под струю воды, приходит в себя. Через десять минут он готов к новым подвигам.
Они идут в «Метрополь». Это всего в пяти минутах ходьбы. В 1991-м финны сделали капремонт, «Метрополь» стал неузнаваемым. Иван помнит его пожухший за годы советской власти фасад, остатки царской роскоши. Из-за пыли и грязи фрески Врубеля на фронтоне было не разобрать. В кинотеатре «Метрополь» он смотрел в каком-то доисторическом 64-м году французский фильм «Дьявол и 10 заповедей», когда с пацанами прогуливал школу. Один раз был и в ресторане — здесь царила смешанная дореволюционно-советская атмосфера: пили водку, закусывали столичным салатом. За соседним столом старик читал стихи Апухтина.
Теперь «Метрополь» отчищен, светится огнями. К парадному подъезду причаливают «Мерседесы» и «Вольво». Откуда они взялись в Москве всего за год — после нищих лет перестройки?
На входе стоит мастер церемоний — в нелепом цилиндре, крылатке пушкинской поры. Рядом с ним две очаровательные манекенки. Несмотря на зябкий вечер, они в мини-юбках и с голыми плечами. Держат корзины цветов и каждому гостю дарят по алой розе. Банкет организован банками «Столичный», «Мост» и мэрией Москвы.
Уже внутри упитанный охранник в смокинге вручает каждому гостю подарочный пакет: в нем бутылка водки «Финляндия», набор конфет, икра и памятная серебряная медаль.
Под музыку скрипачей-виртуозов они проходят сквозь Зеркальный, Красный залы. Вокруг — картины, витражи, лепнина.
Киржач ведет его вдоль столов, ломящихся от осетров, икры, молочных поросят. На отдельных столиках фрукты: Иван замечает, что жены политиков больше налегают на бананы и киви, игнорируя осетрину и икру.
Поразительно мало виски и иностранных вин. Уже через год на этих столах все будет иначе: ни одного российского напитка. Советский человек меняет привычки быстро.
Киржач подводит Ивана к Савику Шустеру. Савик — новый шеф московского бюро «Свободы», знает всю столичную тусовку. Сегодня на их улице праздник. Савик изрядно выпил, глаза азартно блестят. Он говорит заплетающимся языком: «Привет, старик! Ты знаком с Боровым? На сегодняший день он — самый известный бизнесмен Москвы, создатель Партии экономической свободы».
Боровой курит, снисходительно улыбается, к нему подводят Ивана пожать руку. Боровой небрежно жмет, как будто его не замечает.
Банкиры Гусинский и Смоленский стоят во главе стола — поднимают тосты за демократию. Смоленский — полный, вальяжный, рыжеволосый, похож на австро-венгерского магната, что, как потом узнал Иван, вполне объяснимо: его отцом был, секретарь австрийской компартии. Рядом с ним — спортивный мужчина в черном костюме. «Это знаменитый Леонид Билунов, он же вор в законе Леня Макинтош», — шепчет Киржач.
Гусинский блаженно улыбается. На днях он создал вместе со Смоленским телеканал НТВ. Гусинского распирает от гордости, он стоит, упивается вниманием. Приказывает помощнику: «Срочно дай в эфир все съемки Белого дома! Пускай все видят».
Иван пьет и закусывает осетриной. После второго стакана водки ему легче, но он по-прежнему не понимает, как эти люди могли перевернуть Россию.
Вечер 5 октября. Побежденные ушли с поверхности этого города: сидят в «Лефортово», отсиживаются по квартирам. Демократия и рынок торжествуют. Ивана волнует эта стремительная мутация российского мира, этот переход от общего к частному.
Перед глазами — далекие 80-е: Гусинский на своей «шестерке» развозит пассажиров по ночной Москве, Смоленский фарцует и убегает от ментов, нищий Савик во Флоренции пытается раздобыть хоть десять долларов. И так — буквально каждый из них: маленький советский человек, внезапно проснувшийся к большой игре.
Он видит, как они щупают дубленки, примеряют джинсы, рассматривают пластинки… нормальные советские ребята. Теперь уже властители умов и олигархи.
Пир победителей: язвительно-печальный Гарри Каспаров, шеф охраны Горбачева Медведев, розовощекий Гайдар. И тут же, в незаметном углу, Иван видит давнего знакомца Мурашова, который успел покомандовать московской милицией. Мурашов беседует с Савостьяновым — демократом, назначенным руководить ГБ Москвы и Московской области.
Все затихают и даже берут по швам: входит крепкий кривоногий старик. «Это Филипп Денисович Бобков, — шепчет на ухо Киржач. — Когда-то шеф Пятого отдела КГБ. Теперь начальник службы безопасности «Моста».
Бобков встает рядом с Иваном и накладывает себе салат «Столичный». К нему выстраиваются на поклон: он равнодушно жмет руку просителям. Иван и Бобков стоят рядом, переминаются с ноги на ногу. Оба ковыряют салат. Ивану хочется сказать: «Где ты был все эти годы, Филипп Денисович?» Бобков как будто чувствует его вопрос, пристально смотрит на него: «Что невеселы, молодой человек?» — «Да ничего, веселюсь на празднике реакции. Как бы не подавиться». — «Не берите в голову, кушайте спокойно», — отвечает Бобков. Его не удивляют слова Ивана. Его, судя по выражению лица, ничего уже не удивляет.
Конец банкета: Иван выходит из «Метрополя». Порывы холодного ветра. На ступеньках стоит Боровой. Его машина почему-то задерживается на стоянке. Подъезжает «Мерседес» знакомого банкира. Боровой пытается сесть к нему: «Володя, можно с тобой?» Но тот на всю улицу кричит: «Пошел ты в жопу!», хлопает дверью и уезжает.
Боровой невозмутимо продолжает курить. Ночь. Порывы холодного ветра над Охотным рядом.
Час спустя. Иван в номере, чистит зубы, моет руки и никак не может отмыть запах рыбы.
Ему снится сон: он уплетает осетрину и не может остановиться, глотает жирные куски, давится… На него смотрят гости, начинают ржать. Подходит Бобков, пронизывает глазами-сверлами и говорит шепотом: «Брось жрать, сынок! Ты позоришь звание советского ученого».
Иван видит его сверлящие глаза и понимает: можно много знать о людях, и все равно ничего
