— Я? — В голосе секретарши послышалось искреннее изумление. — Господи, да что же еще случилось?
— Что случилось? — Я продолжала изо всех сил разыгрывать справедливое негодование. — Вы мне сегодня сказали, что Толю Ольховского убили. Так?
— Конечно, — сказала секретарша. — Клиент Олега Дмитриевича проходит по делу о его убийстве.
— Ах, вот как! — гневно воскликнула я. — Какая же вы, однако, бессовестная лгунья!
— Я?
— Да, вы! Вы мне сказали, что Ольховский убит. А на самом деле Ольховский жив и здоров!
— Что-о?
— Да, представьте себе! — Я задыхалась от возмущения. — Сегодня он позвонил мне и предложил встретиться. Наша сделка состоится во что бы то ни стало! Понятно вам?
— Боже мой, какая сделка? — судя по голосу, секретарша совсем ошалела от потока моих слов. — О чем таком вы говорите?
— Я покупаю золото у Ольховского, — сказала я. — Я предложила вашему шефу неплохую работу — просто сопровождать меня при этой сделке. Я уверена, что Анатолий Дмитриевич честнейший, интеллигентнейший человек и он ничего дурного не замышляет. Но на всякий случай мне нужен был свидетель. Ничего особенного от адвоката не требовалось, никакого напряжения мозгов, никакой беготни, никаких усилий — просто поприсутствовать при покупке. И ваш Должиков отказался! Ну что ж, как говорится, дело ваше… Наша сделка прекрасно состоится и без вас. Передайте вашему шефу мои слова. Скажите, что я в его услугах не нуждаюсь!
— Анфиса Дмитриевна, погодите ради бога, не кладите трубку! — В голосе секретарши послышались отчаяние и слезы. — Пожалуйста, назовите мне вашу фамилию и телефон! Я вас очень прошу!
— Фамилию и телефон? — настороженно переспросила я. — Это еще для чего? Я уже сказала, что в ваших услугах не нуждаюсь, и знать мои координаты вам совершенно незачем!
— Анфиса Дмитриевна, я вас умоляю! — Это было похоже на плач маленького ребенка. — Олежек сказал, что меня убьет… ну, то есть уволит…
— Олежек?
— Ну, в смысле, Олег Дмитриевич! Он когда узнал, что вы приходили, страшно рассердился, кричал на меня…
— Кричал на вас? За что же?
— За то, что я не записала вашу фамилию и координаты! Он был страшно зол, я его таким еще не видела! Он вообще какой-то бешеный последнее время…
— Олежек?
— Да… То есть Олег Дмитриевич…
Ну, какая же это прелесть — вот так неожиданно подсмотреть самую суть взаимных отношений двух людей! Причем как раз такую их сторону, которую те тщательно пытаются скрыть.
— Ну. Если он бесится, значит, у него проблемы какие-то, — убежденно заметила я.
— Да, конечно, — согласилась со мной секретарша. — Анфиса Дмитриевна, сообщите, пожалуйста, мне ваши координаты! Я вас очень прошу. Олежек скоро придет, я их ему покажу, быть может, он не будет так сердиться… Кстати, это правда, что Ольховский на самом деле жив?
— Конечно, правда, — сказала я. — Он мне звонил сегодня, и мы уже договорились о встрече у меня на квартире. Так что наша сделка состоится и без вашего Должикова! Так ему и передайте.
— Ладно, — печально проговорила секретарша. — Я скажу ему это, не знаю, как он отреагирует. Он какой-то совершенно непредсказуемый последнее время. Так как, вы говорите, ваша фамилия?
— Чусовская, — сказала я.
Это была фамилия моей бабушки, которую и правда звали Анфисой Дмитриевной. На имя бабушки, на самом деле давно умершей, была зарегистрирована вторая моя квартира в этом городе, которую я время от времени использовала или чтобы в трудную минуту скрыться от назойливых знакомых и немного отдохнуть от суеты, или как конспиративную. Вот и теперь я продиктовала секретарше Должикова тот самый номер телефона, что был установлен в бабушкиной квартире, после чего та искренне поблагодарила меня и повесила трубку.
Вообще-то весь этот диалог не сообщил мне ничего нового, кроме того, что Должиков уже после беседы с подследственным Бортниковым успел побывать в своем офисе. Определенно, его немного задел мой визит в его контору в виде наивной дамы предпенсионного возраста, а еще больше мое появление в следственном изоляторе в нормальном виде. Его отношения с секретаршей, и без того отменно стервозные, хотя и с сексуальным подтекстом, теперь особенно обострились. Но после этой беседы я почувствовала себя несколько легче, даже настроение поднялось. В таком вот чуть приподнятом настроении я и отправилась теперь на прием лично к адвокату Должикову Олегу Дмитриевичу.
Я застала их обоих в приемной. Секретарша сидела за компьютером в напряженной позе, что-то старательно печатая, а сам адвокат стоял возле ее стола и, рассеянно глядя в окно, курил сигарету. Вид у него был, мягко говоря, невеселый, а точнее — озабоченный и усталый, особенно в сравнении с тем, каким самоуверенным и нахальным я видела его в кабинете у господина Шмуйловича. Физиономия Должикова еще более омрачилась при моем появлении.
— Ну, как дела у Бортникова? — бодро спросила я сразу же, как вошла в приемную.
Должиков уставился на меня удивленно и настороженно.
— Николая Пантелеймоновича мы, кажется, оставили вместе, — заметил он весьма агрессивно.
— А разве потом вы не встречались с ним для ободряющей беседы?
Должиков посмотрел на меня откровенно враждебно и ничего не ответил. Снова отвернувшись к окну, он спокойно докурил свою сигарету, потушил ее в пепельнице, потом только снова повернулся ко мне.
— Ладно, пойдемте поговорим, — он сделал приглашающий жест в сторону двери своего кабинета. — Ларик, — обратился адвокат к своей секретарше, — кто бы ни пришел, я занят.
Мы прошли в рабочий кабинет адвоката Должикова, оказавшийся небольшим, но уютным и со вкусом обставленным помещением, отчасти напоминающим жилую комнату в хорошей многокомнатной квартире. Судя по всему, кабинет Должикова с умыслом был сделан «под квартиру» — для того, чтобы клиенты чувствовали себя здесь раскованней и были больше расположены к откровенному рассказу о своих проблемах. Стены кабинета были сплошь уставлены шкафами с книгами, главным образом толстенными томами в твердом переплете и с золотым тиснением на корешках. Однако книги на полках стояли в столь образцовом порядке, что создавалось впечатление, будто их никогда не доставали оттуда и не открывали. Небольшой письменный стол возле окна, украшенный замысловатыми завитками, несомненно, антикварный, был заставлен разного рода безделушками, бронзовыми статуэтками, среди которых стояли старинного вида чернильница и пресс-папье — канцелярские аксессуары, которые, как известно, в настоящее время совершенно вышли из реального употребления. Эти весьма изящные и, наверное, дорогие предметы стояли на столе в столь удивительном порядке, что я совершенно была уверена: за письменным столом никто и никогда ничего не пишет.
И в самом деле, пригласив меня в свой кабинет, адвокат Должиков вовсе не уселся за этот стол, но жестом указал мне на одно из четырех глубоких домашних кресел, что находились на середине кабинета и занимали основную часть его пространства. Сам адвокат опустился в другое кресло прямо напротив меня. Некоторое время смотрел на меня изучающе и с чуть заметной иронической усмешкой на губах. Я пыталась по его лицу понять, что он про меня знает, а что нет, догадывается ли о том, что я знаю о его хобби в качестве гангстера, устраивающего разбойные нападения на квартиры беззащитных женщин.
— Красивая вы баба, однако, — сказал наконец Должиков, без стеснения раздевая меня взглядом.
— Вы это только сейчас разглядели?
Адвокат немного смущенно усмехнулся.
— Ну, в следственном изоляторе мне было не до того, чтобы вас рассматривать…
— Вы были так увлечены защитой вашего клиента от противоправных действий со стороны следственных органов, что и вовсе смотрели на меня только как на досадную помеху, не так ли?