– А что ты будешь делать, если за три дня журналист Черемисин не свяжется с тобой?
– Я сделаю так, как предлагала ты, пойду в милицию. Ну, если, конечно, у тебя есть там надежный человек, которому можно доверять.
– Такой человек есть. Кстати, завтра ты сможешь с ним познакомиться. Он наверняка придет сюда, чтобы взять у тебя интервью.
– А может, пусть через три дня приходит? – Станислав внес робкое предложение, особенно не надеясь на такую возможность.
– Думаю, у его начальства не хватит терпения столько времени ждать.
– Да, влип я, похоже! – Стас тяжело вздохнул. – И почему ты не поговорила с журналистом, когда он ночью к тебе подошел? Все бы уже решилось.
– Ты про того мужика, который хотел сделать мне предложение? – усмехнулась я. – Должна тебя разочаровать, это не Черемисин.
– Уверена?
– Уверена. Мы с ним поговорили сегодня. Он хотел сделать мне предложение другого рода.
– И здесь облом! Я уже обрадовался, что мы хотя бы знаем его в лицо.
После лечебного чаепития мы перебрались в комнату, и я вернулась к нашему вчерашнему разговору.
– Стас, а сейчас-то ты можешь мне рассказать, почему так ненавидишь Левицкого и за что мстишь?
– Да, что уж там, – он тряхнул головой, – расскажу. Это давняя история, я еще был ребенком, когда мой отец решил заняться бизнесом. Он неплохо соображал в технике и наблатыкался делать телефоны с определителем номера. Сначала, конечно, пришлось здорово вложиться, мы продали дачу, машину, благо, перестроечные времена позволяли подобные операции. Отец покупал обычные телефонные аппараты и делал под них АОН. Телефоны расходились влет, вскоре мы вернули вложенные деньги, арендовали магазин. В общем, развивались потихоньку. И вот, когда бизнес был налажен и стал приносить хорошую прибыль, к нам заявился Левицкий. Он в ту пору был мелкой рыбешкой и практически без денег, зато амбиций у него было много и людей, которые по его указке творили беспредел. Сначала Левицкий просто предложил отцу переписать бизнес на него. Разумеется, он получил отказ. Переговоры длились недели две, а потом пропала моя старшая сестра. Левицкий сразу признался, что пропажа Марины – это его рук дело, и пообещал убить ее, если отец не сделает так, как он хочет. Конечно, отец немедленно переписал все на Левицкого. Сестру нам вернули через два дня. Она была не похожа на себя. Ее избили, изнасиловали. Ей поломали всю жизнь... – Станислав говорил с раздражением, его кулаки сжались от невыносимой ненависти и боли за дорогого человека. – Через неделю она покончила с собой. Мать лишилась рассудка и попала в лечебницу для душевнобольных. Отец запил. Вот так, в один день, вся моя жизнь изменилась из-за этого подонка Левицкого. Разве можно такое простить?
Я не знала, что сказать, и просто молчала.
– Я был тогда еще мальчишкой. Сначала решил убить Левицкого. Следил за ним, разрабатывал план нападения. А потом понял, что не справлюсь. Левицкий, который построил свою империю на чужих судьбах, стремительно рос и развивался. За ним была мощь, сила, деньги, а за мной – только заточенный ножик и яростный кулак. Тогда я придумал, как ему отомстить. Я долго и упорно учился, чтобы потом внедриться в окружение Левицкого и задавить его изнутри. Я взял фамилию бабушки, чтобы он не догадался, кто я такой, выучился на экономиста и попал-таки под крыло Левицкого. Много лет я жил с убийцей своей сестры бок о бок. Мы вместе ходили в сауны, ездили за границу, купались в бассейне. Не было дня, когда бы мне не хотелось убить его. Задушить, утопить, воткнуть в его горло вилку. – Стас говорил уже сквозь зубы. Его лицо залило краской, он походил на разъяренного быка перед поединком. – Но я держался. Попасть из-за этого подонка в тюрьму или получить перо от его подельников мне совсем не хотелось. Я планировал утопить его и при этом остаться в живых. Поэтому я придумал эту сложную схему, чтобы растоптать давнего врага. Я надеюсь довести начатое до конца. И очень рассчитываю на твое понимание и поддержку. – Гоцульский посмотрел на меня взглядом, полным боли.
Я выдержала короткую паузу, обдумывая услышанное, а потом сказала:
– Интернет здесь не подключен, но есть модем. Завтра утром я куплю карточку.
– Спасибо, Женька. За все спасибо.
Я никак не ожидала, что Гоцульский бросится ко мне с объятиями, но он сорвался с места, накинулся на меня и повалил на диван.
– Стас, Стас, прекрати! – Я пыталась оторвать его от себя, но он так крепко вцепился в мои плечи, что надо было применить недюжинную силу, избавляясь от него.
– Я даже не знаю, как тебя отблагодарить, – бубнил он, уткнувшись носом в мою шею.
– Закончим дело, я тебе подробно расскажу, как меня можно отблагодарить.
– Сделаю все, что скажешь!
– Договорились.
Эпилог
Наутро я обеспечила Гоцульского провизией на три дня, карточками для модема и поехала домой. Тетушка долго сокрушалась, глядя на меня. Максим терзал расспросами и делился впечатлениями о проведенном коротком отдыхе. Всю информацию о ходе следствия я получала от Порошина. Сухоруков сразу отказался от каких-то претензий ко мне, к моему клиенту и мальчишке. Открестился он и от своих подчиненных Антона и Виктора, которые якобы действовали самостоятельно и он понятия не имел, что они творят. Свое присутствие в «Орленке» Сухарь объяснил давней дружбой с хозяином отеля и с начальником местной службы безопасности, сказал, что ездил исключительно ради отдыха. Сообразительные Антон и Виктор прекрасно понимали, что им несдобровать, если они пойдут наперекор шефу, поэтому довольно быстро взяли всю вину на себя, а причину своим действиям придумали почти глупую. Они якобы думали, что Гоцульский хочет убить их знакомого, и пытались предотвратить это, не ставя в известность начальство.
История о существовании какой-то компрометирующей информации на Левицкого даже не всплыла. Конечно, Сухоруков понимал: если он признается в существовании компромата, многие захотят получить его. Начнется настоящая война, и Сухарь в этой войне рискует стать первой жертвой. Правда, Гоцульского продолжали искать. Не милиция, конечно, им Станислав дал свидетельские показания и, по моей указке, поддержал версию сухоруковских людей, что его в чем-то ошибочно подозревали и вся эта катавасия случилась буквально на ровном месте. Но Сухоруков очень аккуратно пытался выйти на след Станислава, терзал своих людей в органах, где его можно найти, но никто, кроме Порошина, из которого клещами правды не вытянешь, не знал, где скрывается Гоцульский. Даже я не навещала его в целях безопасности.
В общем-то все неплохо складывалось, за исключением одной детали: журналист Черемисин не выходил на связь.
– И все-таки ты что-то недоговариваешь, – сокрушался Володька. – Не верю я в эти сказки. И Сухарь врет, и люди его врут. Но их-то я хоть могу понять, а ты почему темнишь?
Мы сидели за столом на кухне моей квартиры. Тетя Мила угощала нас пирогами с клубничным и вишневым вареньем, а Максим крутился под ногами, желая услышать какие-нибудь интересные подробности дела.
– Обещаю, ты все узнаешь в свое время, – успокаивала я друга.
– Ты всегда так говоришь, – сказал Порошин, откусывая кусок пирога.
После ухода Владимира я пошла спать. В три часа ночи позвонил Гоцульский. Он тяжело дышал в трубку, голос его дрожал от волнения:
– Женя, он нашелся!
– Кто нашелся?
– Черемисин. Он здесь, он не уехал!
– Да ты что? – Я поверить не могла, что такое возможно. – А ты уверен, что это именно он? Может, кто-то пытается выманить тебя?
– Это он, я уверен. У нас была договоренность о всяких там паролях, секретных словах. В общем, это детали. Он вышел на связь и готов встретиться. Завтра днем в кафе.
