предположить, что не письмо подруги смутило вас, а Гошина записка, оставленная им накануне перед уходом на свидание в беседку в ящике вашего рабочего стола, где хранится служебная тетрадь, ручки и прочее, чем вы ежедневно пользуетесь. Отдадим должное Бице: место выбрано идеально – при удачном свидании он возвращается и забирает письмо, в противном случае утром вы его обязательно обнаружите!
Широков перевел дух и прислушался.
– Ладно, молчите! Я продолжу… Итак, возникло подозрение, что вы играете роль в случившемся. Честно скажу, до обнаружения тела Мокшанского, а следом – Васнецова, я не мог понять, какую… Когда же эксперты пришли к выводу, что убийца наносил удары левой рукой, мне вспомнилось направление в библиотеку. Вы писали левой рукой, Татьяна Андреевна, помните?!
– Помню…– в голосе Лосевой появились нотки неуверенности.
– Именно вы продавали билеты на концерт, проявив заботу буквально обо всех жильцах – даже про меня, нового, не забыли! И Кононов с вами, местной, непременно советовался, как добраться к родне в пригород! А кого вы тогда увидели у меня за спиной? Кого одарили взглядом, полным ненависти? Мокшанского?
– Да…
– Вот и я так подумал… Жаль, слишком поздно! И еще подумали, что ваши с Мокшанским пути могли пересечься десять лет назад – до вашего переезда в этот город!
Станислав замолчал. Из-за двери не доносилось ни звука.
– К тому же, Татьяна Андреевна, только вы могли заманить Мокшанского в кладовку, не вызывая у него никаких подозрений! У вас был великолепный предлог: задержались на работе, разбираетесь с барахлом в подвале, что-то там передвинуть сил не хватает, а, кроме Мокшанского, помочь больше некому – в здании никого нет. Сыграли на мужском самолюбии, верно?
Посмотрев на Фомина, Широков добавил:
– Алиби ваше, кстати, местные товарищи также развалили! Вы заранее предложили своим соседям по квартире – супружеской паре – сходить в кино в субботу на 18 часов. Предварительно взяли билеты, но, вот невезение! – трех мест рядом почему-то не оказалось! Ваши спутники вынуждены были расположиться впереди на приличном расстоянии от вас. Они, естественно, не видели, как вы покинули зал после начала фильма. Через двадцать минут вы уже наблюдали за входом в корпус, контролируя жильцов, отправившихся на концерт. Выполнив задуманное с небольшими, правда, накладками, вы вернулись в кинотеатр к концу сеанса и, как ни в чем не бывало, вместе с друзьями вышли на улицу, обсуждая фильм, виденный, полагаю, вами ранее. Я правильно излагаю?
– Оказывается, вы не так глупы, Станислав Андреевич, как я уж было подумала, – польстила Лосева. – Это все?
Неожиданно в интонации женщины появилась заинтересованность, чего и добивался Широков на первом этапе диалога. Необходимо было наращивать темп и давление, чтобы не потерять инициативу. Поэтому он сказал:
– Нет, уважаемая Татьяна Андреевна! Это – далеко не все… У меня тоже есть друзья на родине Мокшанского… точнее – на вашей с ним родине! Как и вы через своих знакомых, мы с помощью своих поняли в конце концов, за что вы убили Мокшанского, а потом – и Васнецова! Рассказать?
– Расскажите… – чуть слышно согласилась Лосева.
– Ну, хорошо! Мокшанский, будучи председателем суда, приговорил вашего сына Вершинина Владимира к смерти за преступление, которого тот не совершал. Вместе с сыном, вы потеряли и мужа, не вынесшего позора и умершего вскоре от сердечного приступа. Вы потеряли все: семью, любимую работу – вы ведь были гримером в городском театре! Сил бороться не было. И вы уехали, бросив все, в надежде начать новую жизнь. Вернули себе девичью фамилию, использовали свой диплом о среднем медобразовании и устроились сюда медсестрой.
В кабинете врача послышались тихие всхлипывания. Широков в душе страдал, что приходится быть жестоким, но иного пути не было.
– Все шло хорошо, как вдруг… К вам в корпус приезжает на отдых виновник всех бед. Он – вполне доволен жизнью, обеспечен, молодая жена и все прочее… Вас он не узнал. Для него люди – так, трава… Тем более, время и горе… ну, словом, изменили вашу внешность, да и на суде он вряд ли вас внимательно разглядывал… Но вы его узнали! И неожиданно для самой себя ощутили прилив ненависти и жажды мести, поглотившей целиком! Больше вы ни о чем не могли думать…
– Достаточно! – слабым голосом произнесла Лосева. – Я исполнила свой долг, сделала, что должна была сделать… Совесть моя спокойна… Перед Богом спокойна… Наказать злодея – не грех, но – благо! Теперь я могу уйти, не боясь кары небесной!
– Тут вы заблуждаетесь! Мокшанский – виновен. Но с Константином вышла ошибка!
– Какая ошибка? Это вместо него… убили моего сына!
– Нет, Татьяна Андреевна, повторяю, с Васнецовым вы ошиблись – он ни в чем не виновен!
Широков вложил в слова всю возможную твердость, чтобы заставить Лосеву поверить.
– Узнав из Гошиного письма, что труп Мокшанского спрятали Васнецовы, вы недоумевали, зачем те это сделали. Вы позвонили своим знакомым, которых столько лет не видели… Десять лет назад, когда происходили трагические для вас события, вы не знали фамилии молодого человека, из-за которого фактически погиб сын – тогда это хранилось в строгой тайне. Теперь времена изменились… В числе другой информации о Мокшанских, знакомые передали вам и эту фамилию – Васнецов. Вы решили, что это – Костя. Но вы жестоко ошиблись! Виновника гибели вашего сына зовут Анатолий! Он первый ребенок в семье Васнецовых – старший брат Константина! Вы убили невинного человека, Татьяна Андреевна! Вы сделали то, что раньше другие сделали с вашим сыном…
Станислав перевел дух и вытер ладонью выступивший на лбу пот. Его просто колотило от напряжения. А тут еще Фомин делал страшные глаза и крутил выразительно пальцем у виска, показывая, что Широков окончательно спятил, заявляя такие вещи. Оставалось еще чуть-чуть… И Широков сделал последний ход.
– Вы не можете просто так уйти, Татьяна Андреевна! Вы совершили грех не только перед Богом, но и перед людьми, а потому должны ответить перед ними… Вы должны пройти через это очищение, иначе Небо не примет вашей жертвы!
Замок щелкнул, и дверь внезапно открылась. Лосева выглядела жутко: заплаканное лицо в красных пятнах, растрепанные волосы, лихорадочно горящие глаза…
– Будьте прокляты, если вы меня обманули! – едва слышно сказала женщина, буквально вцепившись взглядом в Станислава. Он выдержал взгляд и в тон ей тихо ответил:
– Я сказал правду! Косте тогда было восемнадцать, и он служил в армии…
Лосева опустила голову, сунула в руку Фомина пузырек коричневого стекла и медленно побрела к выходу из корпуса, провожаемая молчанием сгрудившихся в холле людей. Руслан и прибежавший с улицы сотрудник почтительно сопровождали ее до машины.
– Я думал, еще один труп обеспечен, – откровенно признался Фомин, когда через полчаса они втроем с Медведевым и Широковым пили чай за знакомым журнальным столиком. – Только за него нам бы начальство такое устроило! Ну, ты и провокатор!
Широков, в адрес которого прозвучал нелестный эпитет, невозмутимо потягивал обжигающий напиток.
– Да и я – хорош! – продолжал каяться Михаил.
– Дай пузырек! – попросил Широков, поставив чашку.
– Зачем?
– Дай! – повторил он настойчиво.
Фомин пожал плечами и вынул из кармана требуемое. Широков повертел баночку в руках, внимательно посмотрел надпись на латыни и характерный череп с костями, потом быстро снял крышку и высыпал добрую половину содержимого себе в рот. Ваня вскрикнул и уронил стакан, с треском расколовшийся на паркетном полу. Фомин так и остался сидеть с раскрытым ртом… Тем временем Станислав демонстративно проглотил порошок и вытянув руку в направлении Фомина, предложил:
– Хочешь попробовать?
