и здоровым. Он выпрямился, отнял руку от стены, на которую опирался, и спокойно ушел.
И вот настало это сегодня. Сегодня он будет говорить с Тео. Но какая мучительная была ночь. Может быть, он даже скажет Тео, что неважно спал. Но сначала нужно будет узнать, как он себя чувствует, не нужно ли ему чего-нибудь (ему почему-то никогда ничего не нужно). Потом… да, не забыть о книге! Эта книга, если ее придется послать, будет для Тео прекрасным подарком. Книга вообще лучший подарок. И ничего страшного не случится, если он таки подарит ее Тео. Для настоящего, доброго, единственного друга не жаль ничего. Да, он подарит ее. Пусть у Тео на сердце станет тепло. С другом надо делиться как на войне, по-братски. А они были, есть и будут настоящими друзьями. Тот, кто не знает, что такое фронтовая дружба, пусть помолчит! Пусть скромно обойдет сторонкой двух фронтовых друзей, беседующих между собой. Им есть что сказать друг другу… Да, он подарит ему эту книгу, замечательную книгу, книгу, которая как будто написана о них и для них. Это ничего, что она не связана прямо с его жизнью или жизнью Тео, Главное, что, читая ее, сразу чувствуешь боль в сердце, а это значит, что книга – о тебе. Нет, никогда телефонистке не понять, почему он снова и снова приходит на почту, почему так спешит на небрежно брошенное ею завтра.
– Дружище, ты меня слышишь? – тихо шепчет он. – Я спешу к тебе! – И, хотя он произносит эту фразу скорее для самого себя, он все же считает нужным добавить еще несколько слов, чтобы Тео знал все. – Она обещала, что сегодня утром у нас будет связь!
Сегодня у них будет связь. Вот только время проклятое заклинило. Встал он бог знает когда, почему-то очень долго возился, а потом спохватился, что опаздывает, что уже девять часов, бросил все, наскоро оделся и вылетел за дверь. Только там, на лестнице, едва не рассадив голову о низкую притолоку, он сообразил, что перепутал стрелки часов. На лестнице стояла тьма египетская. Видать, отупев от беспокойства, от страха опоздать, он принял маленькую стрелку за большую, а большая как раз подползала к девяти. Это его и сбило. Всю ночь он спал по-заячьи, вполглаза, вертелся, вздрагивал, хныкал, а порой даже ловил себя на том, что как бы в бреду беседует с Тео. И еще эти мысли! Потому-то он, наверно, и выскочил на лестницу. Но это – как жаль, что он пришел в себя слишком поздно! – это была минутная стрелка, а часовая, помнится, застыла где-то в районе семи. Все еще спали вокруг. А теперь… который же теперь час? Темно. Скоро начнет светать, но до девяти еще есть время. Много времени. Слишком много. Может быть, вернуться, подождать, пока рассветет? Что зря болтаться на улице? Да, вернуться, посидеть у ворчащего чайника, почитать книжку или просто пожевать что-нибудь. У него со вчерашнего утра крошки во рту не было. Продежурив весь день на пороге почты, он пришел домой совершенно измученный и ему было не до еды. Он повалился в постель, на ходу расстегивая одежду, но не успел даже задремать, как начались эти кошмары… Да, пожалуй, есть резон вернуться. Но он не вернется. Знает он эти возвращения: удачи не видать – примета верная, он проверял. Если он сейчас вернется, потом уже можно и не выходить, игра, считай, сыграна. Нет, не дай бог сейчас вернуться! Да и ничего страшного не будет, если он погуляет на свежем воздухе. Правда, на улице немного свежо, прохладно, даже холодно, но не беда, скоро придет настоящее утро, выглянет солнце, станет тепло, и он почувствует себя лучше. А сейчас ему как будто в спину дует. Видно, пиджачок тонковат для таких прогулок. И угораздило же его выскочить так, налегке! Можно было хоть плащ захватить, какой он там ни есть, все же ветер в нем не так пронизывает. Однако снявши голову, по волосам не плачут. Забыл так забыл. Надо просто быстрей двигаться, пока не откроется почта. Хорошо, что в городке не так много желающих разговаривать по междугородному телефону. Не хватало еще сейчас, на заре, обнаружить у дверей почты очередь. Нет, он, как обычно, будет первым, и, значит, связь ему тоже дадут первому. Собственно говоря, больше и мечтать не о чем. Потом он вернется домой, вскипятит себе липового чаю, а еще лучше – приготовит кофе. Чашечку крепкого кофе и кусочек сахару. Да, кофе сейчас был бы кстати. Давно он его не пил: дело это утомительное. Сперва надо смолоть зерна, потом заварить порошок, потом процедить его через бинтик. Но сегодня он не поленится и сделает все это, и, забравшись под одеяло, будет наслаждаться каждым глотком, обжигающим, чуть горчащим…
Который час? Время совсем не движется, и темно, как в полночь, когда вздыхаешь, вертишься, встаешь, пытаешься читать, опять пробуешь уснуть, считаешь до тысячи, слушаешь отдаленные шаги и шелест ветра в ветвях акаций, а время стоит на месте, как застывшая ледяная глыба… Сколько он уже ходит взад и вперед на улице, а вокруг тишина, никаких признаков жизни. И хоть бы зажегся свет в окне, где живет телефонистка! Тогда было бы ясно, что скоро девять. Но окно погружено в темноту. Он уже несколько раз обошел дом со всех сторон… тишина, ни звука. Значит, она– еще спит. И ее муж спит тоже. Если бы они встали, он бы сразу увидел. Тогда уж немного останется ждать. Эй, люди добрые, вставайте, пора!.. Может быть, собраться с духом, подойти и постучать в окно, извиниться, несколько раз извиниться и объяснить, как обстоят дела: то есть не могла бы она, раз он уже здесь, пойти и соединить его с другом – до девяти так долго ждать! Попробовать, что ли, говорит он себе, но тут же одумывается. Разве можно барабанить в окна ни свет ни заря, в восемь часов утра, если, конечно, уже восемь, когда работа начинается только с девяти? И потом… все почтовые отделения наверняка работают с девяти. Как же она даст ему связь, если все почты земли еще спят?
Надо подождать.
3
– Тебе не кажется, что кто-то ходит под нашими окнами? – говорит жена начальника почты. Говорит – и вдруг сознает, что не спит и что даже и не спала. Как не спала? Может быть, она спит и сейчас? Да нет же, она только что говорила. Или почудилось? А что именно она говорила? Нет, не спала. Всю ночь глаз не сомкнула. Ах, только бессонницы ей не хватало: с утра снова целый день сиди у пульта… Муж, хочет крикнуть она, ты меня слышишь? Ты не спишь?… Спит, не отвечает. Но что она ему хотела сказать? Ведь хотела же! Еще вчера… Ах да, вчера… Все ясно. Пустота, которую она вчера почувствовала, до сих пор сидит в ней. Оставьте меня в покое, папаша, не будет сегодня связи!.. Да, так она и сказала. Лицо старика мгновенно потускнело, глаза, просительно обращенные к ней, погасли: как не будет связи? Тогда она, бог знает почему, наорала на него. За что? Ведь он просил о том же, о чем просил каждый день: ему нужно поговорить с другом. Отчего же она вспылила? Может быть, ее терзала потребность чувствовать себя правой? Ах, если бы он сразу понял, что разговора не будет! Понял бы – и ушел!.. Может, я тебе мешаю, дочка?… Зачем он это сказал, а главное – как сказал! Его голос звучал словно издалека и был похож на голос ее отца. Наверно, это ее и рассердило. Потом старик вышел на порог, словно все понял. Но, оказывается, он не понял ничего, иначе ушел бы совсем, потому что она не могла дать ему разговор, вправду не могла, как он не понимает? Господи, ведь если разобраться, никто не виноват, кроме… Она – виновата? Почему она? Разве она все это выдумала? Нет, это была идея мужа. Он сам сказал, сам предложил… Да, но как началось? Кто потерял газету с номером? Она или муж? Газету взял муж, но как это вышло? Она проморгала. В тот далекий день, когда старик впервые пришел на почту, он сказал… Что же он сказал? Он хотел связаться с городом Н. со своим другом. И как же он сказал? Ах, да!.. Дочка, я забыл очки. Посмотри-ка, у тебя глаза помоложе. Тут на газете номер. И он протянул ей ветхую желтую газету. Там действительно был записан какой-то номер, но разве могла она его запомнить? Если бы она сразу связала его с Н., то, может быть, записала бы номер в квитанцию, а так… Она велела старику подождать. Когда он снова напомнил ей о себе, газета еще лежала на стойке. А потом? Она искала н на стойке, и на столе, и на пульте, и под столом – газета как провалилась сквозь землю. Потом она вспомнила: муж зашел на минутку и, уходя, захватил газету с собой. Надо было сразу сказать старику, что газета потеряна. Но она постеснялась. Старик ждал себе и ждал, очень уважительно и терпеливо. И она не посмела сказать ему, что муж взял его газету и пошел в продуктовый магазин купить что-нибудь на обед. Она сказала, что линия перегружена и можно погулять часок-другой… Могла ли она знать, как обернется дело? Она рассчитывала, что муж вернется, отнесет продукты домой, а газету возвратит ей и она соединит старика с абонентом. Но муж вернулся и без продуктов, и без газеты. Я ее выбросил, сказал он, а что случилось? Было что-то
