сказанного слова.
Разумеется, это не значит, что японская волшебная сказка — летопись неудач. В сказке обычно торжествует справедливость. Человек бедный, добрый и трудолюбивый может внезапно получить чудесную награду от благодарного зверя или какого-нибудь божества.
Для крестьянина, который выращивает рис на заливных полях, всего нужнее вода. Не мудрено, что он поклонялся этой воде, как божеству. На заливных полях водилось множество улиток, и, видимо, в древности бога воды на рисовых полях представляли себе в виде улитки. Недаром именно этот образ носит сынок- улитка, выпрошенный бездетной крестьянкой у бога воды («Сынок-улитка»).
Борьба между добром и злом — движущая сила волшебной сказки.
Добрый старик противостоит злому старику — соседу, или же, как в «Сказке о золотой рыбке», у старика — злая жена. Но постепенно носителем зла в сказке становится отрицательный социальный тип; так своекорыстный купец губит девушку-журавля, она принуждена выщипать у себя все перья, чтобы соткать побольше ткани («Как журавль за добро заплатил»).
В сказках более позднего времени богачи, князья, монахи — всегда злы и жестоки. Только гонимые бедняки наделены добрым сердцем, щедры и милосердны («Черное полотенце»). Борьба этих двух социальных сил есть главная тема сатирической сказки.
В средние века старинная волшебная сказка постепенно уступает свое место сказкам других, более новых жанров. На смену ей приходят бытовая сказка новеллистического типа, сатирическая сказка, сказка- пародия, авантюрная сказка, «страшные рассказы» о привидениях, о мести мертвеца, о беспощадной судьбе.
Этот процесс особенно убыстряется в городах Японии, где уже начиная с XIV—XV веков складывается свой фольклор, свои традиции устного рассказа. Но, теряя свою былую популярность, волшебная сказка не исчезает целиком даже в городском фольклоре: она переходит в «лубочную литературу» и в «детский репертуар».
Репертуар детских волшебных сказок не очень обширен, но зато необыкновенно прочен и устойчив: в него входят сказки о Мальчике-персике — Момотаро, о войне между крабом и обезьяной, сказка о барсуке, который оборотился чайником, и несколько других, в том числе «бесконечные сказки» (типа сказки про белого бычка).
Все большее распространение получает сатирическая сказка, с очень острой антиклерикальной и антифеодальной направленностью. Возникают циклы сказок о глупом князе, о настоятеле буддийского храма и его служке, о богаче и работнике.
Феодальный князь — это популярный комический персонаж сатирической сказки и средневекового фарса (кёгэн). Он глуп, тщеславен и надут спесью. В средневековом фарсе князя то и дело водит за нос ловкий слуга. Позднее, в сказках XVII—XVIII столетия, на смену слуге приходит Хикоити, веселый плут и мастер на разные проделки. Он, как и Тиль Ойленшпигель, собирательный образ, воплощение народного юмора, здравого смысла и смекалки, мудрый шут, который иногда любит прикинуться простаком,— пойди пойми его!
Князь и Хикоити, настоятель храма и его служка, а в русском фольклоре — барин и слуга, поп и работник,— это прежде всего социальные типы. Их борьба, полная комических перипетий, всегда кончается поражением ненавистного угнетателя.
Сатирическая струя проникает и в волшебную сказку. Старинная сказка о чудесной жене обычно кончалась грустно: жена-птица возвращалась в свое царство. Но возник новый сюжет: злой князь пытается отнять у бедняка чудесную жену. Он либо уводит ее силой, либо задает бедняку хитрые задачи. Такие сказки всегда кончаются счастливо: князь должен быть посрамлен.
Острым социальным содержанием наполняются и многие легенды более позднего времени. Они предельно трагичны: слабый и гонимый в них обычно погибает, но его убийца торжествует недолго, высшая справедливость осуществляется при помощи сверхъестественных сил. Таков сюжет известной легенды «Пять танов земли»: солнце останавливает свой бег на небе, чтобы помочь бедной работнице кончить работу на огромном поле и после ее гибели мстит злому богачу. В других вариантах этой легенды сам богач, уверенный в своем всемогуществе, взмахом веера останавливает солнце на небе и терпит за это жестокую кару. К легендам (дэнсэцу) в японском фольклоре относятся «местные предания» о духах природы и о разных необыкновенных происшествиях, а также исторические легенды. Последние обычно повествуют о каком-нибудь реальном или вымышленном герое древности или подлинном историческом событии, окружая его густой фантастической атмосферой. Если волшебная сказка — откровенный вымысел, то в легенду верили, ее записывали, поэтому язык легенды более литературен, чем живая речь сказки.
Ранние легенды (например, о духах природы) порой тяготели к волшебной сказке,— поздняя легенда как бы смещается в сторону сказки-новеллы, наполняясь чертами социального быта. В завязке обычно возникает невыносимая по своей напряженности жизненная ситуация, которая затем фантастическим образом разрешается («Как выпал первый снег»).
Несомненно, развитие города очень помогло становлению новых жанров сказки, общих для всей Японии (особенно сказки-новеллы). Большой популярностью в городах пользовались профессиональные рассказчики. Они расстилали свою циновку где-нибудь на людном базаре, а впоследствии начали выступать в особых балаганах. В репертуаре таких рассказчиков были смешные истории, полные каламбуров, с неожиданной концовкой, и повести авантюрного типа, о подвигах старинных самураев. Некоторые из этих историй (особенно смешные) проникли в деревенский фольклор, а городские рассказчики, в свою очередь, были не прочь позаимствовать сюжеты и мотивы у деревенского фольклора: они ловили всякую интересную придумку, что называется, на лету. Есть указание, что один из самых популярных рассказчиков — большой мастер посмешить своих слушателей — назывался Хикоити. Это имя получил от него в наследство самый веселый герой японской сказки,— лучшая память, которую может оставить по себе любой рассказчик.
Пародийная сказка городского фольклора — это волшебная сказка, вывернутая наизнанку и доведенная до абсурда («Чудесные путешествия Тораяна»). Нелепые происшествия в сказке «Треугольный сон» мотивируются тем, что они приснились герою в новогодний вечер, но легко заметить, что сказка содержит в себе насмешку над вполне реальными нелепицами средневекового судопроизводства.
В большом ходу были в городе рассказы о привидениях и мертвецах. Таким историям всегда придавали черты подлинности, сообщая имя того, с кем это якобы случилось, время и место происшествия. На самом деле, нетрудно обнаружить, что это бродячие сюжеты. Например, рассказ о мертвой матери, которая кормила в могиле своего новорожденного младенца сладкими пирожками, известен в самых разных местах Японии («Чудо материнской любви»).
В городах феодальной Японии в XVII—XVIII веках пышным цветом расцвели изобразительное искусство, поэзия, театр. Вокруг них возникло немало рассказов о состязаниях между мастерами, о необыкновенных картинах, изваяниях, театральных куклах, которые не только кажутся живыми, но и в самом деле оживают. Конь, нарисованный на картине, топчет по ночам посевы крестьян: приходится просить художника, чтобы он пририсовал узду и привязь. В этих рассказах с большой силой выражена вера в великую силу подлинного искусства.
Городской фольклор, который в значительной мере помог осуществить синтез между устным народным творчеством и литературой, в XIX веке почти сходит со сцены, уступив свое место литературе.
Народное творчество было тем мощным источником вдохновения, которое с самых древних времен питало японскую поэзию и литературу.
Старинный японский роман родился из сказки. В конце IX или начале X века неизвестный автор написал «Повесть о старике Такэтори» («Такэтори моногатари»)[*]. В ней искусно сплетены многие мотивы народной волшебной и сатирической сказки.
Фольклорные мотивы встречаются во многих любовных и авантюрных романах классического периода японской литературы X—XI веков («Повесть о прекрасной Отикубо», «Повесть о дуплистом дереве» и др.).
Когда в Японии возникла и развилась литература, устная сказка стала достоянием простого народа. Но встречались любители сказки и среди образованных людей. В начале XI века был создан свод японских, индийских и китайских сказаний «Кондзяку моногатари» («Стародавние повести») (31 том). Жанровый охват
