ПРОСТО ЛЮБОВЬ

протоптанную тропинку, возможно, ведущую к морю, которое Энн видела из окна своей спальни.

Энн свернула на тропинку, и скоро та привела ее на вершину высоких отвесных скал над морем. По обе стороны тропинки росла жесткая трава, кусты утесника[3] и другая растительность.

Это снова напомнило ей Корнуолл. Внизу под скалами виднелась широкая полоса песчаного берега.

Энн сошла с тропинки и сначала немного постояла, а потом села в защищавшую от ветра выемку в скале, откуда можно было смотреть на море, спокойное и почти прозрачное в вечернем свете. И хотя вблизи от берега и были небольшие волны, но они обращались в пену прежде, чем набежать на песок. Сам пляж вытянулся длинной золотой дугой. Слева от Энн береговая линия изгибалась к морю, а затем отступала к огромным острым скалам, резко обозначив край пляжа. Справа от нее песок тянулся на несколько миль, прежде чем оборваться скалистым, покрытым травой клочком земли, который выступал в море, похожий на горбатого дракона, который поднял голову и ревет, посылая вызов пучине.

Энн поняла, что все еще скучает по Корнуоллу. Она любила его, несмотря на то, что ей пришлось претерпеть там немало боли. Ее всегда влекло к себе море. Каким-то образом оно напоминало Энн о ее собственной ничтожности в величественной системе мироздания. И, как ни странно, это не угнетало, а успокаивало, заставляло чувствовать себя частью чего-то громадного. А ее собственные маленькие переживания и проблемы уже не казались столь значительными. У моря Энн легче верилось в то, что все хорошо, и что так будет всегда.

Наверное, она с удовольствием прожила бы в Корнуолле до конца своих дней, если бы только…

Да, если бы только.

Все равно она бы там не осталась. Она собиралась выйти замуж за Генри Арнольда, а он жил в Глостершире, где выросла и она сама.

Она просидела там в течение долгого времени, пока не поняла, что уже давно наступил вечер. Вдруг Энн порадовалась тому, что взяла с собой плащ. День был теплым, но приближались сумерки, и дувший с моря бриз был освежающим и немного влажным. У него был аромат и вкус соли.

Энн встала и начала пробираться наверх по тропинке между скалами, подставляя лицо бризу и любуясь красотой постепенно темнеющего неба и очарованием моря, которое, казалось, поглощало свет неба так, что вода превращалась в серебро, в то время как серый цвет над ее головой потемнел, – одна из маленьких загадок вселенной. Энн снова остановилась, прищурившись, осмотрелась вокруг, и подумала, что если бы она была художницей, то попыталась бы изобразить именно этот момент перехода от света к темноте. Но она не обладала талантом живописца. Энн говорили, что где-то по пути между ее мозгом и рукой ее художественное видение исчезало. К тому же, на холсте невозможно было запечатлеть ни соленый вкус воздуха, ни легкое прикосновение ветерка, ни пронзительный крик чаек, которые цеплялись за отвесную скалу, а время от времени взлетали вверх и начинали кружиться. Пройдя еще немного вперед, Энн поняла, что она не единственная, кто решил подышать вечерним воздухом. Чуть впереди от нее, на небольшом выступе стоял мужчина. Он смотрел вдаль на море, не замечая ее присутствия.

Энн замерла, решая, стоит ли ей вернуться назад, в надежде, что мужчина вообще ее не заметит, или же поздоровавшись, быстро пройти мимо.

Она не думала, что встречала его прежде. Это не был лорд Эйдан или лорд Аллин. Но, вероятно, это был кто-то из Бедвинов или их супругов. Все-таки, это была земля герцога, хотя, возможно, Бьюкасл и позволял незнакомцам бродить вдали от границ его парка.

Уже наступили сумерки. Но было достаточно светло, чтобы рассмотреть этого мужчину. Разглядывая его, Энн не решалась ни уйти, ни подойти ближе. Вместо этого она просто стояла и смотрела.

Он не был одет для вечернего приема. На нем были бриджи и высокие сапоги, плотно облегающий сюртук, жилет, а также белая рубашка и шейный платок. Незнакомец был без шляпы. Это был высокий широкоплечий мужчина с тонкой талией и мощными мускулистыми ногами. Его короткие, темные волосы трепал ветер.

Но именно лицо этого мужчины, видимое в профиль, заставило Энн застыть на месте. Это было необыкновенно привлекательное лицо с тонкими чертами. На ум приходило слово «очаровательный», хотя это было бы неуместно, так как этот эпитет обычно используют при описании женщин. Он мог бы быть поэтом – или богом.

Вполне вероятно, что это был самый красивый мужчина, которого Энн когда-либо приходилось видеть.

Ей страстно захотелось полностью увидеть его лицо, но, очевидно, он все еще не догадывался об ее присутствии. Казалось, он находится в своем собственном мире, дающем ему покой, а сгущающиеся сумерки делали его силуэт на фоне вечернего неба еще более четким.

Что-то шевельнулось у нее внутри, то, что дремало в ней годами, то, что должно было оставаться спящим. Господи, это ведь был совершенно незнакомый человек, и, если догадка ее верна, – он был чьим-то мужем. И Энн, безусловно, не следовало выбирать его на роль героя своих романтических фантазий.

Она не должна просто уйти, решила Энн. Он мог заметить ее и счесть такое поведение странным, даже невежливым. Энн оставалось только продолжить свой путь и надеяться, что обычное «добрый вечер» позволит ей пройти мимо него без необходимости официального представления или замешательства от совместного возвращения в дом и неловкого разговора.

Был ли этот незнакомец мужем леди Морган? Или лордом Рэнналфом Бедвином? Или самим герцогом Бьюкаслом? О, пожалуйста, подумала Энн, пожалуйста, пусть он не окажется герцогом. Хотя герцог, как говорили, был весьма красивым мужчиной.

Энн пожалела, что не повернула назад. Но сейчас было уже слишком поздно. Когда Энн подошла к нему ближе, двигаясь по тропинке, проходившей позади выступа, на котором стоял мужчина, то он, почувствовав ее присутствие, довольно резко обернулся.

Энн внезапно остановилась не более чем в двадцати футах от незнакомца.

На сей раз, она застыла от ужаса. К боку его сюртука был пришпилен пустой правый рукав. Но ее ужаснуло не это, а правая сторона его лица. Вероятно, это было игрой вечернего света, но Энн показалось, что там нет ничего, хотя потом она вспомнила черную повязку на глазу.

Это был мужчина с необычайно красивой левой половиной лица, казавшейся тем более нелепой, так как для гармонии не хватало правой половины. Красавец и чудовище одновременно – две несовместимые половинки одного целого. И внезапно его рост, и эти сильные бедра, и широкие плечи показались скорее угрожающими, нежели соблазнительными. И так же внезапно очарование надвигающейся темноты и мирная уединенность этого места наполнились опасностью и угрозой неизвестного зла.

Энн показалось, что мужчина сделал шаг ей навстречу. Не дожидаясь, пока он сделает еще один, Энн развернулась и побежала, почти спотыкаясь на неровной почве, дергая свой плащ, цеплявшийся за кусты утесника, и чувствуя острую боль от царапин на ногах. Она мельком подумала, что и чулки порваны в клочья.

Деревья, окружавшие внутренний парк, казались темными и угрожающими, когда Энн пробиралась сквозь них, шумя изо всех сил, чтобы дать знать о своем местонахождении. Когда она достигла луга, он показался ей устрашающе широким и чрезмерно открытым, но у нее не было другого выхода, кроме как пронестись через него в надежде, что, по крайней мере, она будет на расстоянии крика от дома, прежде чем незнакомец ее настигнет.

Но когда паника отступила, Энн быстро и еще опасаясь, оглянулась назад и убедилась, что она одна, что незнакомец не последовал за ней. И с осознанием этого к ней вернулось немного здравого смысла.

И глубокий стыд.

Разве она ребенок, чтобы верить в чудовищ?

Это был всего лишь мужчина, который пострадал от какого-то ужасного несчастного случая. Он так же, как и Энн, вышел подышать свежим воздухом. Он стоял, задумавшись и наслаждаясь одиночеством, спокойно созерцая окружающий пейзаж, по-видимому, плененный, как и она, его красотой. Мужчина не сказал и не сделал ничего хоть сколько-нибудь угрожающего, а только шагнул в ее сторону. Возможно, все, чего он хотел – это пожелать ей доброго вечера, а затем продолжить свой путь.

Энн ощутила крайнюю подавленность.