нашли труп, лучше отсюда исчезнуть. Он быстро допил бокал и вышел из ресторана. Мартоковский мертв, и поэтому можно было без промедления двигать в гостиницу и там обследовать сумку.
В номере Хофманн заметил, что Мартоковский сумку даже не обыскал. А если он все-таки нашел в кофре микропленку, положил в свой карман и только тогда пошел за ним? Слишком много предположений, и никаких конкретных зацепок. В ресторан, точнее в тот двор, он все равно вернуться не может. Хофманн тщательно обыскал сумку. В ней лежал полный комплект дорогой японской фотоаппаратуры. Более конкретно он ничего сказать не мог, так как сам никогда не занимался фотографией, но зато мог почти точно определить стоимость такой аппаратуры. Кроме нее и нескольких кассет с обычной фотопленкой, в сумке больше ничего не было. Если до его возвращения из туалета из нее ничего не вытащили, то в ней должно что-нибудь быть, иначе зачем Бринэму нужно было так тщательно и хитро прятать квитанцию от камеры хранения? К тому же фотоаппаратура должна была отвлечь внимание. От чего? Хофманн еще раз осмотрел сумку. Она была пустая и легкая. Он осмотрел ее со всех сторон. Затем перочинным ножом попробовал отделить дно. Здесь могло быть что-нибудь спрятано; пусть даже не микропленка. Донный вкладыш представлял собой толстый картон, оклеенный тонкой пленкой. Хофманн внимательно изучил картон. Он явно был склеен из двух листов. Хофманн принялся осторожно отделять листы друг от друга. Дело двигалось на удивление быстро — листы были склеены только по краям. Из середины выпал на пол конверт. Хофманн поднял его. Обычный белый конверт. Когда он распечатал его, ему в ладонь выскользнул маленький ключик. Он осмотрел его со всех сторон. Было абсолютно очевидно — ключ от банковского абонементного ящика; ключи этого особого типа легко отличить от других. Но от какого абонементного ящика этот ключ, в каком банке находится этот ящик? Если бы был хотя бы номер, но его не было. А может быть, это тот самый ключ, о котором говорил тот высокий мужчина? В любом случае — в итальянский ресторан вечером надо идти… И попытаться узнать — что это за ключ, и связан ли он с микропленкой? Хофманн сунул ключ в карман и подошел к окну. Закурил сигарету и глубоко затянулся. Дело обстоит значительно сложнее, чем он себе представлял. У него, правда, карты на руках, и карты неплохие; но в какую игру играют заказчики Бринэма? И главное: где микропленка? Он надеялся, что вечером все прояснится; в любом случае он завтра утром вылетает назад, в Москву.
Пьер поверх своего бокала проникновенно смотрел в глаза Клаудии. Они чокнулись. Фраскати было прохладное, терпкое и все же с фруктовым привкусом. Пьер был счастлив. Наконец-то они вдвоем. Винсент приятный человек, но такой типичный сухой британец. А прицепился к ним как репей. Слава Богу, у него сегодня с женой какое-то совместное мероприятие — какой-то важный прием. Пьер боялся, что Клаудиа будет сегодня занята, или вообще уже уехала. Но этого не случилось. Ему действительно повезло.
— У тебя еще живут китайские тушканчики?
Клаудиа рассмеялась.
— Уже давно не живут. У меня сейчас вообще нет зверей. Я слишком редко бываю дома. Поэтому нет смысла. Расскажи, как Роберт?
Вопрос был вполне невинный. Пьер посмотрел к себе в тарелку, пожал плечами.
— Прилежен, прилежен, прилежен. Как всегда. Вначале учился во Фрайбурге, потом в Женеве, теперь в Базеле. В конце года вернется в Париж, сдавать экзамены. Когда он станет адвокатом, то наведет страх на весь общий рынок. Жанетт сейчас, между прочим, тоже в Базеле, подружилась с документалистами. Хочет забросить учебу и заняться кино. Папа от этого вне себя. А мама, как всегда, крутится.
Пьер искренне и весело рассмеялся, вспомнив своих вечно деловых, беспокойных родителей.
Принесли заказ, и оба замолчали, занялись паштетами. Причем, если Клаудиа ела с заметным аппетитом, то Пьер ковырялся в своем «Феттучине верди» из белых грибов, артишоков и ветчины в белом винном соусе. Подали еще только закуску, а Пьер предпочитал поедать глазами Клаудиу. Они оба не обратили внимания на двух мужчин, севших за соседний столик. Но затем Клаудиа подняла голову, когда мужчина, сидевший к ней лицом, сказал какую-то фразу, и его голос показался ей знакомым. Она вспомнила, где она видела этого человека: четыре дня назад в театре. Винсент в антракте представил им своего друга, профессора из ГДР. Пьер в это время рассказывал о своих приключениях во время путешествия, но Клаудиа плохо его воспринимала. Она улыбалась ему, кивала одобрительно, а в это время пыталась как можно больше услышать из того, о чем говорили за соседним столиком. Вначале она мало чего услышала. Так, редкие фразы, междометия, больше молчали. Только когда им подали напитки, высокий мужчина в очках с золотой оправой заговорил. И хотя он говорил очень тихо, но его четкая проникновенная дикция позволяла почти без труда понимать все.
— Я забыл представиться: Майер, Готтлиб Майер. Наша фирма очень заинтересована в том, что вы можете предложить. Товар находится в Швейцарии и хранится в надежном месте. Я убежден, что мы договоримся о цене, за которую вы нам уступите ключ. Назовите цену, место и время передачи. Однако не спешите — обдумайте все спокойно. Нам спешить некуда.
Общая обстановка с теплым приглушенным светом, интерьер в стиле Тюдоров располагали к благодушию, домашнему расслаблению, но от ледяного, четкого голоса Майера Клаудии стало неуютно. То, что она услышала, заставило ее задуматься, и на какой-то момент она забыла про Пьера. А тот, видимо, как раз спросил ее о чем-то и, не дождавшись ответа, взял ее за руку.
— Ты меня совсем не слушаешь, Клаудиа. Что случилось? Я скучно рассказываю или тебя что-то беспокоит? Скажи, пожалуйста, о чем ты думаешь?
Клаудиа тряхнула головой и стала лихорадочно придумывать, улыбнувшись при этом Пьеру, что бы ему сказать, чтобы отвлечь его, и вместе с тем иметь возможность слышать разговор мужчин за соседним столом, поскольку этот второй, профессор, говорил так тихо, что приходилось вслушиваться, чтобы уловить хотя бы смысл его речи. Она объяснила Пьеру свою рассеянность усталостью и напряженной работой, что, кажется, удовлетворило Пьера, и она стала развивать эту тему. Рассказала, что у нее сложности на радио, где она подвизается в качестве свободной журналистки. Ее репортажи об охране окружающей среды, биотехнологиях выращивания овощей оказались для них слишком критическими, слишком передовыми, независимыми и резкими. Они ее уже предупредили. Рассказывая все это Пьеру, она пыталась в пол-уха поймать как можно больше из разговора за соседним столом. Там тем временем подали пиццу. Человек, представившийся Майером, съел несколько кусочков и сложил нож и вилку вместе поперек тарелки. Профессор продолжал есть с явным аппетитом. Оживленной беседы у них явно не получалось, оба оказались неразговорчивыми. Закончив есть, профессор выпрямился и начал рассматривать поднимающиеся вверх пузырьки газа в стакане с минеральной водой.
— Хорошо. Я все обдумаю. Но я смогу с вами связаться только осенью.
— Пожалуйста. Как вам будет угодно. Вы — продавец. Вам и диктовать условия. Только предупредите заблаговременно доктора Арма. Он в курсе дела.
Профессор — как показалось Клаудии — рассеянно кивнул.
— Почему твой репортаж о старых китоловах не понравился?
Клаудиа в душе вздохнула — ничего не поделаешь, — придется объяснять все Пьеру и надеяться, что двое за соседним столиком не сразу уйдут, а еще поговорят. Они заказали еще кофе, но разговор все шел какой-то незначащий: о видах Лондона и прочем. Не успела Клаудиа углубиться в свой рассказ, как Пьер, посмотрев на часы, с испугом объявил, что они опаздывают, что надо бежать, так как спектакль «Пляска сержанта Масгрейва» вот-вот начнется. И хотя театр «Олд вик» совсем рядом, лучше не опаздывать. Вздохнув, Клаудиа покорилась судьбе. Вместо Альберта Финнея в главной роли она с удовольствием послушала бы, что скажет профессор. Может быть, самое интересное еще впереди. Но двое мужчин тоже попросили счет.
Войдя в ресторан, «Музейная таверна», Винсент покачал головой. Он не был здесь несколько лет, но слышал, что не так давно здесь сменился владелец. Старые бело-голубые стены с красной дверью и вывеска с фараонами нравились ему больше, чем претенциозная неоклассическая отделка под мрамор. Не было, конечно, и его старого друга попугая, восседавшего раньше за стойкой в великолепной латунной клетке. Ну что ж, Эдвард хотел с ним здесь встретиться. Но Эдварда еще не было, и Винсент засел в углу с бокалом «Гиннесса», где садился всегда, если там было свободно. Он был уверен, что и Карл Маркс сиживал именно в этом углу. Во всяком случае, рассказывают, что после дневных трудов праведных (и после работы над «Капиталом») тот заходил в «Музейную таверну», как раз напротив главного входа в
